Нижний ярус достигался по узким каменным лестницам, ведущим в глубину между скал. Там, где сырость въедалась в стены, а свет появлялся реже, чем люди.

И именно там селились те, кого Маркрафт не хотел видеть наверху.

Эльфы в нордском обществе не были единым слоем.

Рядом с представителями Талмора — чиновниками, магами, стражами — существовали и другие.

Были старые семьи торговцев, пришедших в город задолго до того, как сюда вошли талморские патрули. Их лавки стояли на средних улицах, их дома не уступали нордским по прочности. Но к ним относились с настороженным уважением: «свои чужие», те, кто умел жить между двумя мирами.

Были ремесленники — стеклодувы, алхимики, ткачи, мастера зачарованных украшений. Их изделия охотно покупали, но редко приглашали в дом.

И были те, кому не досталась ни власть, ни богатство, ни ремесло. Слуги. Рабочие. Смешанные браки, не устроившие ни одну из сторон. Люди, не вписавшиеся в чужой город и потерявшие свой.

И именно туда нужно было идти.

Улица, куда вывели шаги, была уже, чем привычные центральные. Дома выступали вперёд, нависая карнизами. Между камнями в стенах рос мох, в щелях застывали потёки льда. Окна маленькие, чаще всего закрытые.

У третьего снизу дома стояла эльфийка. Небольшого роста, светлокожая, с серебристыми волосами, собранными в скромный узел. На ней было простое платье, поверх — старый плащ. Руки прижимали к груди корзину с бельём, глаза внимательно следили за каждым движением прохожих.

Илвасиона она узнала сразу. Или, вернее, распознала мантии и вышивку.

— Господин писарь, — произнесла негромко, чуть склоняясь. — Квартальный уже заходил. Сказал, что вы придёте.

Голос был тихим, но в нём не чувствовалось ни почтения, ни страха. Лишь усталость человека, привыкшего, что над ним всегда кто-то стоит.

— Квартальный докладывает нам, — ровно ответил, чувствуя, как слова идут сами. — Но списки жильцов должны совпадать с тем, что видит Талмор.

Она кивнула. Отступила, пропуская внутрь.

Подъезд был узким. Камень стен отсырел, в воздухе стоял запах сырости и дешёвой еды. Лестница крутая, скользкая. На каждом пролёте — двери, низкие, потёртые.

— Здесь живут, — эльфийка говорила спокойно, — две семьи нордских работников шахт, одна семья босмеров, которых вы сами заселили два месяца назад, вдова из верхнего яруса, которой стало нечем платить за дом, и…

Она запнулась.

— И кто? — спросил голос, немного жёстче, чем хотелось бы.

— И те, о ком вы спрашивали в прошлый раз, — выдохнула. — Полукровки. Они в конце коридора. Мы не пускаем их наверх, если вас это успокоит.

В конце коридора, действительно, была ещё одна дверь — менее ухоженная, чем остальные. Оттуда доносились голоса — молодые, нервные, глухой смех, какая-то хриплая песня вполголоса.

Списки совпадали. Имена, возраст, род занятий. Форма требовала лишь сверки. Но быт не поддавался формулярам.

На одной из площадок дверь открылась сама по себе, стоило лишь пройти мимо. На пороге показался старый альтмер, то ли когда-то бывший учеником мага, то ли просто привыкший держаться прямо, как те, кто служил при дворе. Его одежда была старой, но тщательно заштопанной; руки — чистыми, хотя под ногтями виднелась сажа.

— Господин, — поклонился он, не слишком низко, но и не дерзко, — моя внучка вчера была в лавке. Её записали?

— Кто твоя внучка? — пергамент сам раскрылся в нужном месте. — Имя.

— Лиэн, — ответил старик. — Мать у неё… — он запнулся, — из людей. Но девочка умная, не шумит, не бегает по ночам. Она просто помогает в лавке.

Полукровки. След, оставленный редкими смешанными браками, от которых отворачивались и норды, и многие альтмеры. Для одних — «испорченная кровь». Для других — живое напоминание о том, что мир не делится на аккуратные категории.

Имя Лиэн действительно числилось в списках, как помощница торговца травами. Формально она имела право жить здесь. Фактически — висела между мирами.

Старик смотрел с напряжённым ожиданием — так смотрят на судью, в руках которого слишком много власти.

— Список совпадает, — прозвучало в ответ. — При условии, что она не будет участвовать в ночных сборищах, петь запрещённые песни и… — фраза почти сорвалась, но память тела вовремя подсказала формулировку, — и распространять слухи, подрывающие доверие к власти.

— Она не глупа, — старик слегка расслабился, — чтобы громко говорить то, что думают все.

Эти слова не попали в отчёт. Остались висеть в воздухе и растворились, словно дым.

Подобные дома были не только здесь. По всему Маркрафту существовали кварталы, в которых эльфы и норды жили вперемешку, но не вместе. На одном этаже — семья шахтёра, на другом — ремесленник-альтмер, снимающий дешевую комнату, потому что жалование писца или помощника мага не позволяло претендовать на более высокие ярусы. В подвале — босмеры, нанятые следопытами для грязной работы.

Общее было одно: ни одну из этих дверей нордские старейшины не считали «своей».

Эльфы существовали в обществе Маркрафта как тень от горы: неизбежная, но нежеланная.

По пути обратно взгляд отмечал привычные детали.

Вот маленькая лавка, где продавали зачарованные иглы, сами находящие дырки в ткани. Владелица — альтмерка в возрасте, когда цвет волос уже не имел значения. Её изделия покупали охотно, потому что они были удобными. Но стоило стоять в магазине слишком долго, как кто-нибудь из нордов обязательно бросал: «Долго ещё золотая будет считать наши деньги?»

Вот трактир, куда эльфам вход был не запрещён, но и не приветствовался. Слугам дозволяли зайти за заказом для господ, но оставаться за столом, пить из тех же кружек, что и норды, считалось вызовом. Попытки «смешаться» обычно заканчивались выбитыми зубами и очередной записью в отчётах: «Драка. Причина — бытовой конфликт. Виноваты обе стороны».

Водоносы на улице уступали дорогу талморской мантии, но спины их оставались напряжёнными. Кучер, проезжая мимо, чуть сильнее тянул поводья, чтобы не зацепить, и в этот жест закладывалось не уважение, а осторожность: «Не дай бог задеть — потом бумаги не оберёшься».

Дети — и нордские, и эльфийские — глядели на друг друга с любопытством. Малыши ещё не понимали, кому полагается презирать кого. Но родители это делали за них.

У самого входа в представительство, в тени стены, сидел юноша-данмер. На коленях — вытертая лира, на лице — то ли усталость, то ли спокойствие. Пальцы перебирали струны, выводя