Именно Ведомство записей делало власть вечной. Бумага помнила дольше человеческой памяти.

Илвасион — тот, прежний — судя по всему, был частью этого механизма. Скромный, но опасный шестерёнок, способный, при необходимости, подвести под приговор целый дом, улицу или квартал, просто расставив нужные акценты в отчётах.

Чужак, поселившийся теперь в этом теле, знал лишь одно: ошибаться здесь нельзя.

Стул мягко заскрипел, когда он — уже не прежний, ещё не новый — поднялся. Мантия скользнула по полу, подхваченная движением. Пальцы сами выбрали нужные пергаменты, сложили их в аккуратную папку, зафиксировали печатью с руной сопровождения. Едва заметный, но ощутимый щелчок магии прошёл по бумаге, оставив в ней отпечаток воли.

Коридоры Талморского представительства в Маркрафте были запутанными, но подчинялись строгой логике. Верхние этажи — для высоких чинов, чьи имена редко появлялись на слуху, но чьи решения чувствовал весь город. Средние — рабочие кабинеты писцов, архивариусов, аналитиков. Нижние уровни уходили в глубину горы: там располагались хранилища, допросные комнаты, комнаты для временного содержания тех, кто был «важен для разговора».

Сейчас путь лежал в низкий, широкий зал на границе между официальной частью и теми коридорами, куда обычных служащих не пускали.

Зал напоминал перевёрнутый щит: стены, выложенные серыми плитами, были гладкими, без украшений. Вдоль них — ряды скамей. У входа — высокий постамент, за которым уже стоял офицер в тёмной мантии инспекционного отряда. Его броня проглядывала из-под ткани, отливая тусклым золотом. Рядом — два стража в лёгких кирасах, с посохами, увенчанными символами солнечного круга.

Служащие собирались постепенно. Альтмеры в строгих мантиях, несколько босмеров и редкие данмеры, которым по каким-то причинам доверили работу с документами. Все они держались прямо, без лишних движений, стараясь не привлекать к себе внимания.

Когда Илвасион вошёл, несколько взглядов скользнули по нему и тут же оторвались. Взгляд начальства задержался чуть дольше.

— Таэлис, — окликнул его офицер-инспектор, чей мундир украшал знак внешнего наблюдения. — Стой ближе к постаменту. Тебе сегодня предстоит сопровождать нас. Маркрафт не любит лишних ушей, а ты, говорят, умеешь делать так, чтобы лишние уши замирали.

Он не стал возражать. Подошёл ближе, остановился чуть в стороне. В груди отозвалось странное чувство — смесь чужого профессионального холодка и собственного человеческого напряжения.

Офицер заговорил, когда все места были заняты.

— Сегодня ситуация в городе требует особого внимания, — его голос разносился по залу ровным, выверенным тоном, к которому привыкли слушать. — Норды позволяют себе слишком многое. Отказ от магических сборов. Скрытые собрания. Скверные песни в тавернах, в которых нас величают не теми словами, какие допустимы в цивилизованной речи.

Слабый смешок проскочил где-то на дальних скамьях, но быстро погас, наткнувшись на тяжёлый взгляд.

— Наше присутствие здесь — не милость, а порядок, — продолжил он. — Этот город добывает металл, который нужен всему побережью. Значит, он принадлежит не только тем, кто считает его своим родовым гнездом. Он принадлежит тем, кто умеет управлять.

Он сделал паузу.

— Мы — те, кто управляет.

В воздухе что-то дрогнуло — не от магии, от уверенности. В этих словах не было сомнения, только простая, как камень, убеждённость.

— Сегодня мы выйдем в нижние кварталы. Несколько домов, несколько лавок, одна таверна. Наша задача — напомнить, что Талмор не спит. Писарь Таэлис будет сопровождать меня, фиксируя всё, что будет сказано. Все, кто сегодня попадёт в отчёт, попадут туда надолго.

Взгляды вновь кратко скользнули по Илвасиону. Некоторым, кажется, было приятно, что это не их обязанность.

Когда собрание завершилось, отряд выдвинулся к выходу. Впереди — инспектор, рядом с ним — два стража. Чуть сзади — писарь, которому предстояло превращать произнесённые слова и увиденные жесты в формулировки, от которых может зависеть судьба человека.

Маркрафт встретил их холодом. Узкие улицы, упирающиеся в каменные стены. Высоко над головой — серое небо, а ещё выше — чёрные силуэты скал. Город был вросшим в камень, как шрам в плоть.

Норды на улицах отводили глаза. Кто-то сплёвывал в сторону, не глядя. Кто-то, наоборот, смотрел прямо, не скрывая неприязни. Дети жались к взрослым, когда мимо проходили талморские мантии.

— Смотри, небо опять золотых принесло, — шепнул, не слишком тихо, один из мужчин у лавки, поправляя меховой ворот. — Как крысы, только высокие.

— Тише, — одёрнула его женщина, держа за руку мальчишку. — Хочешь, чтобы твое имя в их бумагах оказалось?

— А что, — фыркнул он, но всё-таки сделал вид, что занят товаром. — Им только повод дай.

Инспектор словно не слышал. Шёл прямо, не сворачивая, как меч, направленный к цели.

Первая остановка — дом на углу, лавка под ним. Над входом висела вывеска, грубо вырезанная из дерева: молот и кувалда. Кузнечный дом. Металл чувствовался даже в воздухе: тяжёлый, терпкий запах, перемешанный с дымом.

Внутри было тепло и темно. Огни горна бросали рыжие отблески на стены и лица. Кузнец — широкий, с густой бородой, в кожаном переднике — поднял голову, когда талморцы вошли.

— Магистрат уже был, — сказал он хмуро. — Налоги заплачены. Что ещё нужно?

— Налоги, — спокойно произнёс инспектор, — это дело магистрата. Мы занимаемся другим.

Он сделал шаг вперёд. Илвасион остановился чуть в стороне, разворачивая пергамент, готовя перо.

— Нам нужно подтверждение участия в ночных собраниях. Было отмечено, что в этом доме свет долго не гаснет. Для простого кузнеца это слишком.

— Я работаю ночью, — отрезал норд. — Металл не ждёт, пока вашим господам будет удобно спать.

В голосе звенел металл — не тот, что плавился в горне, а тот, что отпечатывался в характере.

Инспектор чуть наклонил голову.

— В твоих словах слышится непочтительный тон, — ровно сказал он. — Записать.

Перо черкануло по пергаменту. Строчка легла ровно, без эмоций: «Кузнец Хролф, дом на углу северного спуска, допускает непочтительные выражения по отношению к представителям власти. Причина — скрытая неприязнь, возможно участие в несанкционированных собраниях».

Кузнец заметил движение руки.

— Пишешь? — спросил он, улыбнувшись криво. — Пиши, эльф. Пиши хорошенько. Бумага — это всё, что у вас есть. У нас есть камень, металл и память.

Его глаза сверкнули, но не страхом.

— Писарь фиксирует реальность, — ответил инспектор за Илвасиона. — А реальность такова, что твой дом попал в