И вот, наконец, я увидел. Среди складок ткани, в свете тусклой красной лампочки. Головка. Покрытая темными, мокрыми волосиками.

— Еще немного! — закричал я, чувствуя невероятный прилив адреналина. — Я вижу головку! Давайте!

Честно, все было как в тумане. За головкой показалось плечико, потом второе. И наконец Мичимия издала крик, который, казалось, мог бы разрушить горы и вывести реки из берегов, и я почувствовал, как в моих руках оказалось что-то маленькое, скользкое, теплое и невероятно живое.

Ребенок.

Он был весь в белой первородной смазке и слизи, синюшный, и он не дышал.

— Почему он не кричит? — испуганно прошептала мать, пытаясь приподняться.

Я, действуя на чистых инстинктах, перевернул его вниз головой и несильно шлепнул по попе. Раз. Другой. И он закричал. Громко, требовательно, на весь чертов лифт. В этот момент мне показалось, что это самый прекрасный детский крик, который я когда-либо слышал.

Я быстро, но осторожно, завернул его в свою больничную рубашку, которую успел снять, и положил на живот матери

— Мальчик, — сказал я, улыбаясь так широко, как, наверное, никогда в жизни не улыбался. — У вас мальчик. Здоровый, крепкий мальчик.

Она смотрела на своего сына и плакала. Но это были уже совсем другие слезы. Слезы абсолютного и безграничного счастья. А я сидел на грязном полу, весь в крови и околоплодных водах, уставший, как после двенадцатичасовой операции на бьющемся сердце.

И в этот самый момент лифт дернулся, ярко вспыхнул свет, и кабина плавно поехала вверх.

Глава 13

Знаете, есть такие моменты в жизни, когда реальность превосходит даже самую дикую фантазию. Вот если бы мне ещё пару месяцев назад кто сказал, что я буду сидеть на полу застрявшего лифта в японской больнице, покрытый… продуктами жизнедеятельности, и держать на руках только что рожденного младенца, я бы, наверное, просто выписал этому человеку направление в соответствующее учреждение. С пометкой «срочно».

Но вот он я. Сижу. Держу. А младенец, надо отдать ему должное, орёт. Орёт так самозабвенно, так требовательно и жизнеутверждающе, что, кажется, сейчас в лифте лопнут не только мои барабанные перепонки, но и остатки здравого смысла. И я смотрю на сморщенное, покрасневшее личико, на крошечные кулачки, сжимающиеся и разжимающиеся в воздухе.

Двери с мягким шипением разъехались, и нашему взору предстала кинокартина «Прибытие поезда». Только вместо поезда — мы в лифте, а вместо изумленной публики — целая делегация из перепуганных медсестёр, пары врачей и двух суровых мужиков в рабочей форме. Они все застыли, как вкопанные, с открытыми ртами, и смотрели на нас. На измождённую, но счастливую Мичимию-сан, прижимающую к груди пищащий свёрток. На меня, сидящего на полу и покрытого чем-то липким. И на лужу, живописно растекшуюся по идеально чистому полу больничного коридора.

— Э-э-э… — выдавил один из ремонтников, нервно сжимая в руке гаечный ключ. — А мы это… лифт чинить пришли. Кажется, немного опоздали.

«Немного? — мысленно хмыкнул я, глядя на его недоуменное лицо. — Друг мой, вы опоздали на целую жизнь. Пока вы там спасали задницы попечительского совета, здесь, в этой железной коробке, рождалась новая жизнь».

Первой очнулась старшая медсестра. Женщина с боевым опытом, прошедшая, судя по её стальному взгляду, не одну «войну» и не одно поколение таких самоотверженных идиотов, как я. Её голос, как раскат грома, заставил ремонтников подпрыгнуть.

— Что вы стоите, как истуканы⁈ Каталку сюда! Быстро! Не видите, женщина родила!

И тут начался хаос. Забегали медсёстры, засуетились врачи. Мичимию-сан аккуратно переложили на каталку, ребёнка тут же укутали в стерильную пелёнку и куда-то унесли. А я так и остался сидеть на полу, провожая их взглядом.

— Херовато? — надо мной склонилось знакомое лицо. Савамура. В его глазах плескалась такая смесь шока, восхищения и чистого, незамутненного изумления, что я чуть не рассмеялся. — Ты… ты как?

Я перевел на него взгляд, который, должно быть, выглядел совершенно пустым. Мозг все еще работал в аварийном режиме, пытаясь обработать последние события.

— Нормально, — прохрипел я, и голос прозвучал так, словно я только что проглотил приличный кусок наждачной бумаги. Я попытался провести рукой по лицу и с удивлением обнаружил, что рука липкая. Прекрасно. — Только, кажется, мне срочно нужен душ. Горячий. И, возможно, экзорцист. Думаю, какой-то мелкий бес в меня вселился, иначе я не могу объяснить, почему со мной постоянно происходит всякая дичь.

Савамура лишь улыбнулся, а потом все же спросил:

— Ты… принял у нее роды? Здесь? В лифте?

— Ну, не то чтобы я планировал, — спокойно ответил я. — В моем ежедневнике на сегодня было запланировано лишь страдать от боли в ребрах и посетить лечебную гимнастику. Про акушерство там не было ни слова. Просто так получилось. Можно сказать, осваиваю смежные специальности. Знаешь, для общего развития.

Я наконец оперся о стену, чтобы встать. Ноги, превратившиеся в ватные палочки, подкосились. Савамура тут же подхватил меня под руку, его хватка была на удивление крепкой.

— Осторожнее, шутник — пробормотал он, помогая мне выпрямиться. — Ты же сам еще пациент.

— Мелочи, — отмахнулся я, опираясь на него. — Кардиохирургия — это, знаете ли, скучно. Все время одно и то же: сердце, аорта, клапаны… Рутина. А тут — новые горизонты. На днях вот планирую заняться нейрохирургией.

Я говорил все это с абсолютно серьезным лицом, глядя Савамуре прямо в глаза. Савамура смотрел на меня, и я видел, как в его голове борются восхищение и подозрение, что я окончательно съехал с катушек. Наверное, он уже прикидывал, какому именно специалисту меня лучше показать — психологу или все-таки сразу психиатру. А я стоял, опираясь на его плечо, смотрел на суету вокруг и чувствовал себя невероятно, до одури уставшим. И все-таки встретил я его здесь, хоть и не хотел.

— Кстати, — сказал я, отстраняясь от него и пытаясь унять легкую дрожь в ногах, — а что ты сам тут делаешь?

— А точно, — Савамура растерянно моргнул. — Мне нужно было забрать кое-какие документы. У нас пациент, которого перевели