Вскоре первые проблески рассвета окрасили горизонт в бледно-розовый цвет.

Я вздохнул, поднялся, отряхнулся и созвал всех к панцирю. Нужно было покидать это гостеприимное место. Нужно разрушить следующую жилу, и используя эту Ци очистить меч сектанта. Давно пора это сделать, а там точно будет избыток Ци, который я использую на благие дела.

— Пора двигаться дальше, — объявил я, и мы уселись на подарке Бай-Гу.

Панцирь неспешно плыл над землей. Спешить не хотелось.

Мы смотрели на открывающийся рассвет и молчали. Недолго правда, лисы не способны долго молчать.

— Красиво, — тихо сказала Хрули, прижимаясь ко мне.

— Ага, — согласилась Джинг с другой стороны.

— Знаете, — вдруг заговорил Ли Бо, — это напоминает мне один рассвет из молодости. Мне было… Дайте подумать… Лет двести, не больше. Я тогда только-только достиг Формирования Ядра и думал, что покорил мир. Я даже стих сочинил, хотите услышать?

— НЕ НАДО! — вскрикнул Лянг.

— Пожалуй, не стоит портить этот рассвет твоими стихами, — заметила Ло-Ло.

— Давай. — махнул я рукой, — Давно стихов не читал.

Ли Бо прокашлялся и зачитал три строки так, будто читал патетическую поэму:

— Алый край зари,

Сердце бьётся чаще.

Впереди — весь мир.

Где-то возле Желтой Реки

Жаба-скряжник Чунь Чу сидела на берегу небольшого притока Желтой реки и смотрела на свое отражение в воде. Огромная, размером с небольшой дом, с золотистой кожей, покрытой бородавками, некоторые из которых светились как маленькие фонарики. Вокруг нее медленно кружились тысячи золотых монет — как планеты вокруг солнца, создавая мягкое позвякивание при столкновении друг с другом. Оно ее всегда успокаивало: раз монеты позвякивают, значит их еще много, значит, она богата, значит…

Тут она поняла, что мысли ее приобрели совсем не тот оттенок.

— Где же этот Праведник? — прокаркала она своим басовитым голосом, заставив воду в реке пойти рябью. — Уже который день ищу, а его и след простыл. Может, не туда пошла?

Она вспоминала их встречу, и слова, которые он ей сказал:

«Твое Дао не в вещах, а внутри тебя»

Эти слова не давали ей покоя. Тысячелетия она копила, собирала, отнимала. Каждая монетка была для нее как часть души. А теперь… теперь она хотела научиться отдавать. Но как отдавать, если вся твоя природа — брать и удерживать?

— Квааааа… — глубоко вздохнула жаба, и от ее вздоха поднялась небольшая волна. — Трудно это, отдавать. Особенно когда ты жаба. Сказать легко… А ты сделать попробуй… Может, это просто не мой путь?

Вдруг ее чуткий слух уловил приближающиеся шаги. Много шагов. И запах… запах крови и жестокости. Она уже встречала таких людей, и они были ужасно непочтительны. Сбежали, про Праведника не сказали, а ведь она хотела только поговорить. Пришлось их догнать. А потом…

Нет, жабе не нравилось вспоминать о случившемся, но она понимала — те практики были злыми и заслужили быть раздавленными ее здоровенной задницей. Нечего было ее обзывать мерзкой вонючей жадной жабой. Это непочтительно по отношению к ней, к Старшей.

Ужас…

— Смотрите-ка, что у нас тут! — воскликнул человек, вышедший из-за небольшой рощицы, из-за дерева, молодой мужчина с надменным лицом. — Духовная жаба! Да еще и с сокровищами!

Чунь Чу медленно повернула к ним свою огромную голову. Ее золотые глаза размером с тарелки уставились на сектантов.

— Приветствую, молодые люди, — вежливо сказала она, стараясь вспомнить, как общаются культурные существа. Она надеялась, что уж эти-то молодые Практики не будут ее оскорблять, а просто подскажут как найти Праведника, — Не подскажете ли, не проходил ли здесь молодой Праведник? Красивый такой, с белыми волосами?

— Праведник? — удивленно переспросил мужчина, — Жаба, нам плевать на твоего Праведника, а вот золотишко блестит у тебя очень даже интересно. Отдай свои сокровища по-хорошему, и мы, может быть, оставим тебя в живых! Или притащим к нашему Патриарху. Может, он позабавится с тобой.

Чунь Чу задумалась над словами сектанта.

«А ведь он прав! — вдруг поняла она, — Вот она — прекрасная возможность потренироваться в отдавании! Праведник ведь говорил, что нужно делиться…»

— Хорошо, — радостно квакнула она. — Я поделюсь! Вот, держите!

Жаба набрала полный рот золотых монет и…

ПТУЙ!

Первая монета вылетела из ее рта со скоростью метательного снаряда и врезалась в грудь главного этой группы сектантов, отбросив его на добрых двадцать метров назад. Он пролетел сквозь три дерева, прежде чем остановиться, и теперь лежал в кустах, хрипя и держась за сломанные ребра.

— Ой! — искренне удивилась Чунь Чу. — Кажется, слишком сильно… Попробую аккуратнее! Не обессудьте. Раньше никогда не отдавала.

ПТУЙ! ПТУЙ! ПТУЙ!

Следующие три монеты полетели в других сектантов. Один получил монетой по лбу и моментально потерял сознание, рухнув как подкошенный. Второму монета попала в живот, согнув его пополам и заставив выблевать вчерашний ужин.

Третий попытался увернуться, но монета все равно зацепила его плечо, раздробив кости.

— Странно, — озадаченно проквакала жаба. — Я же стараюсь нежно! Не со всей силы… Может, дело в технике?

Оставшиеся четверо сектантов в панике начали отступать, но Чунь Чу не хотела, чтобы они ушли обделенными.

— Куда же вы? Я еще не всем подарки раздала! — воскликнула она и выплюнула целую очередь монет.

ПТУЙ-ПТУЙ-ПТУЙ-ПТУЙ-ПТУЙ!

Монеты полетели веером, каждая находила свою цель с пугающей точностью.

«Странно, — подумала Жаба-скряжник, — Я думала, когда делишься самым сокровенным, золотишком, одариваемый должен быть благодарен, а они бегут от меня… Видимо, я всё же неправильно что-то понимаю… Что ж, хорошо хоть эти люди почтительнее, чем предыдущие. Эх, не обозвали бы они меня — остались бы в живых. Я ведь не кровожадная жаба. Я добрая.»

— И щедрая! — добавила она вслух и сделала новый залп по улепетывающим сектантам.

Глава 10

Что ж, следует признать. Не всегда я замечаю красоту Поднебесной. Но сегодня все было как-то иначе, настроение было меланхолично-философским.

Панцирь летел неспешно, позволяя нам насладиться моментом. Лисы сидели на краю, свесив лапки и наблюдая за восходом. Их новые, пока еще крошечные зачатки третьих хвостов едва заметно шевелились от ветра.

— Красиво, — тихо сказала Хрули.

— Каждый рассвет — это маленькая победа Ян над Инь, — философски заметил Лянг. — Но к вечеру Инь возьмет