Я проследил за его взглядом. Михаил будто забыл о нашем существовании. Его взгляд, остекленевший и немигающий, был прикован к небольшому белому платку, который лежал рядом с моими тетрадями, прямо у его ног. На ткани были вышиты инициалы «М. В. О.».

— Подбери, что разбросал, — приказал я.

— Вот ещё! Делать мне нечего! — возмутился тот, но уже менее уверенно. Продолжал смотреть не на меня, а на своего господина.

— Скройся уже, — я оттолкнул мудака в сторону Огнева, чтобы оба придурка находились в зоне моей видимости. После присел и быстро собрал тетради.

Огнев был бледен, как полотно, и дышал как-то поверхностно, словно увидел не платок, а, не знаю, мышь дохлую, например. Я фыркнул. Странный он какой-то сегодня. Сам на себя не похож.

Стоп, а его отец разве не Виктор? Выходит, это его инициалы на платке? Михаил Викторович Огнев.

Я усмехнулся и повернулся к его подсосу:

— Чего стоишь? Мне не помог тетради поднять, так уважь хозяина. А то его царская особа бросает где ни попадя свои вещи, а подобрать гордость не позволяет, видимо. Что упало, то пропало, да, Огнев? Или ты мне решил таким странным способом свой платок подарить? Спасибо, без надобности, свои имею.

Обычно после подобных колкостей он взрывался, начинал что-то кричать про моё происхождение и своё заодно. Конечно, он молчал последнее время и старательно избегал меня. Но всегда ненавидел, так что…

Так, стоп. А почему я не ощущаю гнева⁈ Ни капельки!

Огнев просто стоял и молчал. Его лицо было маской испуга и какой-то необъяснимой заторможенности. Такое ощущение, будто он вообще не слышал меня и мысленно находился в совсем другом месте.

Это было… очень странно. Он что, пьян в стельку? Так нет, вроде. Но где волны гнева? Убийственный взгляд? Презрительная усмешка?

Друг Огнева так же выглядел испуганно. Он потянул Михаила в сторону, но тот стоял как статуя. Тогда парень поспешно поднял платок, после чего уволок своего невменяемого господина.

Я повернулся к столу. На меня смотрели встревоженные лица друзей. Даже Татьяна приподняла бровь.

— Что это с ним? — спросила она в недоумении.

— А мне откуда знать? — пожал я плечами и сел на свой стул.

— С похмелья, наверное, — отмахнулся Вася, но в его голосе тоже слышалась неуверенность.

— Ага, конечно, — в голосе Земской сквозило презрение. — Под кайфом он. Вся академия шепчется, что он на наркоту подсел.

— Ксения, — на ту строго посмотрела Татьяна, — Следи за языком. Это серьёзное обвинение.

Та в ответ лишь пренебрежительно фыркнула и уткнулась в учебник.

— С обвинениями в суде выступают. А мне плевать на этого зарвавшегося выскочку. Пусть идёт на дно, мне-то что, — бормотала она, а Татьяна укоризненно качала головой.

Цветаева с интересом смотрела на Земскую.

— А я слышала… — Ксюша хотела было что-то сказать, но её под столом пнула Виктория. Цветаева обиженно уставилась на подругу:

— Ты чего? Больно же!

— Думай, прежде чем говорить, — холодно заметила Татьяна. — Я и Ксения графини, а ты — всего лишь баронесса. Одно неверное слово, услышанное случайно не теми ушами, и твой род может получить неприятный сюрприз в виде претензии. А там или дуэль, или откуп. Думаешь, это шутки? В общественных местах обсуждать кого-либо выше тебя в табели рангов? Или твой род настолько влиятельный, что графья типа Огнева вам не чета?

— Да я ничего такого… — расстроилась Ксюша, опустив глаза.

Я лишь устало вздохнул. Мне-то фиолетово, кто и что делает. Но не удивлюсь, если Огнев и правда употребляет что-то тяжелее стимуляторов, пыльцы этой синей. Его поведение и внешний вид тогда в кладовке были, мягко говоря, странными.

Нужно было вернулся к докладу, но сосредоточиться я уже не мог. Эта картина — бледное, испуганное лицо Огнева, немигающий взгляд, прикованный к обычному платку, — не выходила из головы.

Почему он так отреагировал? Он не злился. Он… боялся. Но чего? Инициалов? Белой ткани? Это было странно. Очень странно. И, чёрт возьми, крайне подозрительно. Что-то здесь не так. Либо Михаил совсем сбрендил и действительно стал употреблять запрещённые вещества.

Интерлюдия

Дверь в комнату общежития захлопнулась с таким грохотом, что задрожали стены. Михаил Огнев, не снимая пальто, метнулся к центру комнаты, схватился за волосы и издал звук, средний между стоном и рычанием.

— Конец… — выдохнул он, и голос его сорвался на визгливый шёпот. — Это конец, Глеб! Понимаешь? Полный, абсолютный конец!

Небесный, которого от встречи лицом с дверью спасла лишь ловкость, смотрел на Михаила с деланым недоумением, за которым скрывалось пристальное внимание.

— Успокойся, Миша. О чём ты? Какой конец? Из-за какого-то платка?

— Ты ничего не понимаешь!

Михаил обернулся к нему, и на его лице застыла гримаса животного ужаса. Глаза были дикими, налитыми кровью. Дыхание частое, поверхностное.

— Он не просто так уронил его! Он смотрел на него! Смотрел на инициалы! Он всё знает! Я видел его глаза! Он специально всё это подстроил, этот грязный бастард! Он хотел унизить меня! И эти слова «бросать вещи, где попало» — он точно намёк сделал, что я у него на крючке!

Огнев зашагал по комнате, его движения были резкими, порывистыми, словно его било током.

— Он роет под меня! Целенаправленно! Ищет, копается! Он найдёт… Он обязательно найдёт! Или нашёл… И тогда… — он замолчал, сглотнув ком в горле, и безнадёжно махнул рукой.

— Что тогда? — настаивал Глеб, подходя ближе. Его голос звучал твёрже, в нём появились металлические нотки. — Что он может найти? Ну, платок. И что? Скажешь, потерял давно. Что он тебе сделает? Давай подкупим кого, пусть… накажет его. Где-то в городе. Никто ничего не докажет! Мы ему устроим такую жизнь…

— Молчи! — взревел Михаил, останавливаясь и закрывая уши ладонями. — Ты не понимаешь! Ты вообще ни черта не понимаешь!

Он не мог объяснить. Не мог выговорить слова о том, что будет, если отец узнает, что он пользуется магическими стимуляторами, а не только своей головой. Если бы только