Другая же, новая и невероятно хрупкая, но бесконечно сильная своей человечностью, накрепко привязалась к миру, где он был просто Алексей Петров — любящим мужем, отцом, сыном. Иногда, глубокой ночью, стоя на балконе после того, как наконец засыпали дети, он поднимал взгляд к усыпанному холодными точками звёзд небу этого мира. В тишине, нарушаемой лишь мерным дыханием спящего города, в его сознании звучал тихий, но ясный вопрос, отзывающийся эхом в пустоте:

«Может быть, возвращение — это не обязательно физический акт перехода? Может быть, дом — это не место, а состояние души? Может быть, я уже вернулся? Настоящий дом — это они. Анна. Саша. Ваня. Мама. Эта жизнь, которую я построил вопреки всему…»

Прошло уже больше пятнадцати лет с того рокового мгновения, когда сознание великого Архимага Кайдора, поверженного на пороге величайшего триумфа, было вырвано из уничтоженного тела и вброшено в израненное тело юноши по имени Алексей Петров. Пятнадцать лет — срок, который для бессмертных магов его прежнего мира мог показаться лишь мигом, короткой паузой между великими деяниями. Но здесь, в этом мире, лишённом магии, но наполненном иными чудесами, за этот «миг» произошло столько, о чём он, Архимаг Кайдор, даже помыслить не мог за столетия своей прежней жизни, полной власти, познания и одинокого величия.

Именно здесь, впервые за всю свою долгую, немыслимую для смертных существ жизнь, он ощутил подлинную, глубокую пульсацию бытия — не как наблюдатель или повелитель стихий, а как человек, чья жизнь переплелась с жизнями других, кто любит и любим, кто строит и растит, кто несёт ответственность не за равновесие миров, а за счастье близких. Именно здесь он понял, что значит по-настоящему жить — всем сердцем, всей душой, со всеми её радостями и горестями, триумфами и обыденностью.

И вот, спустя пятнадцать лет кропотливого, невидимого миру труда, работа была завершена.

Книга Врат лежала перед ним на столе в его кабинете, куда он теперь мог уединяться без спешки, когда дети были в саду. Она не выглядела чем-то невероятным — толстый фолиант в кожаной обложке тёмно-синего цвета, напоминавший старинный научный журнал или дорогой ежедневник. Но для знающего взгляда, для его внутреннего чувства, она излучала тихую, сконцентрированную мощь. Каждая её страница была шедевром микроскопической инженерии и адаптированного магического искусства: сплетение наночастиц в чернилах, образующих проводящие цепи; сложнейшие формулы, служившие одновременно математическими описаниями и ритуальными символами; слои структурированной бумаги, работавшие как конденсаторы и резонаторы.

Этот артефакт, созданный в магической пустыне, был чудом синтеза двух мировоззрений, вершиной его гения, воплощённого в условиях немыслимых ограничений. Он держал в руках ключ. Ключ, способный открыть врата между мирами, пробить брешь в ткани реальности и отправить его сознание обратно — туда, где властвовала магия, где его ждало невероятное могущество, статус живого бога, глубины знаний, о которых здесь могли лишь фантазировать. Шанс вернуть всё, что он потерял в момент катастрофы.

Но теперь, когда Книга была готова, перед ним встал выбор, мучительный и невероятно сложный, как бездонная пропасть. Использовать ли этот ключ? Отвернуться от всего, что он построил здесь — от любви Анны, ставшей его плотью и кровью; от доверчивых глаз Саши, смотрящих на него как на самого сильного и мудрого папу в мире; от озорного смеха Вани; от тихой, безоговорочной поддержки Марии; от уютного дома, наполненного их общими воспоминаниями и мечтами о будущем?

Променять всё это тепло, эту хрупкую, но такую прочную человеческую связь, это обретённое подлинное счастье — ради возвращения в мир холодного величия, безграничной силы, но и вечного одиночества на вершине? Или же остаться? Навсегда похоронить Архимага Кайдорра в глубинах своей души, оставив его лишь как источник мудрости и силы для жизни Алексея Петрова — мужа, отца, инженера? Остаться в мире, который, вопреки всему, стал для него не просто местом временного пребывания, а единственным, настоящим, безмерно дорогим домом?

Артефакт лежал перед ним, безмолвный и мощный, а его рука не решалась прикоснуться к обложке, за которой таилась бездна возможностей и бездна потерь. Грань между мирами проходила теперь не в пространстве, а в его собственном разрывающемся сердце.

Глава 13: Окончательное Принятие

Мучительные месяцы растянулись перед Алексеем Петровым, как бесплодная пустыня. «Книга Врат», завершённый шедевр магического и научного гения, лежала в его кабинете не как триумф, а как тяжёлый укор, настойчивый и неумолчный. Она излучала едва уловимое для его восприятия силовое поле, мягкое, но неотвязное, словно тихий звон хрустального колокольчика в глубине сознания. Она требовала. Требовала решения, действия, финального выбора.

Каждый раз, проходя мимо запертого ящика стола, где она покоилась, Алексей ощущал её зов — не голосом, а напряжением в воздухе, едва заметной вибрацией в кончиках пальцев. Образы всплывали перед ним с болезненной чёткостью: холодное величие звёздных башен, безбрежный океан магии, ожидающее могущество Архимага… и тут же — тёплый смех Анны, доверчивые глаза Саши, цепкие объятия Вани, усталое, но любящее лицо Марии за семейным ужином. Сердце разрывалось на части, каждая из которых кричала о своём праве на жизнь.

Возвращение сулило восстановление утраченной мощи, но ценой отречения от всего, что сделало его по-настоящему живым в этом некогда чужом мире. Остаться — значило похоронить часть своей сущности, но обрести непреходящее счастье здесь и сейчас.

Наконец, в одну из тихих ночей, когда город за окном погрузился в сон, а в доме царило мирное дыхание его спящей семьи, решение созрело, кристально ясное и неотвратимое. Оно пришло не как озарение, а как тихое успокоение после долгой бури.

«Я остаюсь.»

Мысль прозвучала в его сознании просто и окончательно, как приговор, но приговор милосердный. Этот мир, с его шумными улицами, законами физики, запахом свежего хлеба и детским смехом, стал его единственным, настоящим домом. Любовь Анны, доверие сыновей, тихая преданность Марии — вот его истинная магия, теплее и сильнее любой стихии. Великое могущество Архимага померкло перед простым чудом семейного счастья, перед чувством принадлежности, которое он обрёл здесь.

Однако уничтожить «Книгу Врат» он не мог. Она была