Натянул тонкие латексные перчатки — полезная привычка из прошлой жизни, и тот, кто хоть раз тёр глаз после нарезки чили, меня поймёт. Несколько ярко-красных стручков, пара зубчиков чеснока, половинка сладкого перца для цвета и густоты — всё это безжалостно полетело в жерло старой, скрипучей, но на удивление надёжной ручной мясорубки, которую я откопал в кладовке. Проворот ручки, ещё один. Через мгновение из неё поползла густая, огненно-красная паста с дьявольски аппетитным запахом.

В сотейник полетело это пюре, порция лимонного сока для кислинки и… я на секунду замер, чувствуя, как к горлу подкатывает уже знакомая волна глухого раздражения. Рука сама потянулась к полке, где в уродливых банках стояла местная «магия» (да, избавиться от них до конца у меня не получилось. Но это пока…). Я с отвращением зачерпнул ложкой несколько белых кристалликов, заменявших здесь сахар, и щепотку серого порошка, который по недоразумению назывался солью.

Проклятая, ленивая химия, — зло пронеслось в голове, пока я яростно размешивал варево. — Отрава для вкусовых рецепторов. Убийцы настоящей еды. Ничего. Я доберусь и до вас. Я найду способ выпаривать соль из морской воды и добывать сахар из свёклы, даже если мне придётся для этого построить собственный маленький заводик где-нибудь на заднем дворе. Но это всё потом. А сейчас — творим искусство.

Соус на плите начал тихонько булькать, и по кухне поплыл невероятный, дразнящий аромат — сладкий, острый, с лёгкой кислинкой. Но он был ещё слишком жидким. Ему нужна была густота, плотность, благородная текстура. В нормальном мире я бы использовал немного кукурузного крахмала, разведённого в холодной воде. Но здесь о таком, кажется, даже не слышали.

Я мысленно чертыхнулся. Придётся идти на преступление против высокой кухни. Понимая, что это не лучшее, но единственно возможное сейчас решение, я схватил банку с мукой. Совсем чуть-чуть, буквально щепотка, чтобы не испортить вкус, а лишь немного «связать» соус. Получилось. Он загустел, стал тягучим, глянцевым. Снято с огня. Позор, конечно, но позор победителя.

Теперь — жарка. На плиту с оглушительным грохотом полетели сразу две тяжёлые сковороды. В одной тут же зашипело и затрещало раскаляющееся масло. Я бросил ломтики свинины в миску с мукой, смешанной со специями, которых мне стоило немалых трудов раздобыть, быстро встряхнул несколько раз и тут же, не давая им слипнуться, отправил на сковороду.

Ш-ш-ш-ш-ш!

Этот звук был музыкой для моих ушей. Оглушительное, яростное шипение, от которого по кухне тут же поплыл божественный, сводящий с ума запах жареного мяса. Я не мешал его, не тыкал вилкой, как делают дилетанты. Я дал ему ровно полторы минуты, чтобы схватиться идеальной золотистой корочкой, а потом одним резким, отточенным движением подбросил всё содержимое сковороды в воздух. Ломтики, кувыркнувшись в воздухе, как акробаты, приземлились точно на другую сторону. Ещё минута — и готовая, сочная внутри и хрустящая снаружи свинина перекочевала на чистую тарелку.

В ту же сковороду, в то же ароматное масло, полетели ромбики перца. Им нужна была всего минута, не больше, чтобы они стали чуть мягче, но сохранили свой весёлый хруст. После этого я вернул мясо обратно, залил всё это великолепие огненно-красным соусом, перемешал и оставил тушиться на полминуты, чтобы вкусы, как говорят повара, «поженились». Готово.

На второй сковороде, рифлёной, для гриля, я в это время быстро, буквально по несколько секунд с каждой стороны, обжаривал кружочки моркови и кабачков. Никакого масла, только сухой жар. Мне нужны были лишь аппетитные тёмные полоски и лёгкий аромат дымка.

Я работал как автомат, как хорошо отлаженный швейцарский механизм. Мозг отключился, уступив место рукам, которые сами знали, что и в какой последовательности делать. И только когда я снял с огня последнюю сковороду и выключил плиту, я вдруг осознал, что на кухне стоит мёртвая тишина. Слышно было только, как шипит остывающий металл.

Я медленно обернулся.

За моей спиной, затаив дыхание, стоял Вовчик. Он забыл про свои заказы, про грязную посуду, про всё на свете. Он просто смотрел на меня, и в его глазах был тот же священный ужас и восторг, с каким дикари, должно быть, смотрели на первого человека, добывшего огонь. Он не моргал. Кажется, даже не дышал.

Из-за дверного косяка выглядывали две головы — Настя и Даша. Они тоже молчали, привлечённые на кухню ураганом запахов, который я тут устроил. Они смотрели не на меня, а на тарелки с готовой едой, и на их лицах было написано чистое, благоговение. Словно они увидели не свинину в соусе, а какое-то чудо.

Я сделал глубокий вдох, чувствуя, как бешено колотится сердце от адреналина, и моё напряжённое, сосредоточенное лицо наконец-то расслабилось в широкой, довольной улыбке. Я сделал это. Я уложился. И, кажется, произвёл нужный эффект.

— Вот так, Вовчик, — добродушно сказал я, заметив его ошарашенный взгляд. Голос прозвучал немного хрипло. — Это не магия, а любовь к своему делу. И опыт, хоть какой-то, — (не говорить же им, что у меня его пара десятилетий). — Будешь готов — всему научу. Честно. А пока, — я кивнул на листы с рецептами, которые я утром приклеил к стене, — начинай с азов. Скучная, нудная, но необходимая база. Идеальная нарезка. Правильные температуры. Поверь мне, эта рутина не менее важна, чем все эти фокусы со сковородками.

Он медленно, как во сне, кивнул, всё ещё не в силах оторвать взгляда от дымящейся свинины. Кажется, в этот самый момент парень окончательно и бесповоротно выбрал свой путь в жизни. Ещё одна душа, проданная богу вкусной еды. Что ж, добро пожаловать в наш ад. Он чертовски приятен на вкус.

* * *

В тот самый миг, когда я хотел перевести дух, в зале нежно звякнул колокольчик над входной дверью. Гости. Точно по расписанию, будто за углом ждали моего сигнала. Настя, бледная как полотно, пулей влетела на кухню. Её огромные серые глаза, казалось, сейчас выскочат из орбит.

— Они пришли! — прошептала она так, словно сообщала о начале штурма.

Я же, к собственному удивлению, был спокоен. Даже слишком. Адреналин, что минуту назад бушевал в крови, схлынул, оставив после себя ледяную, звенящую ясность. Паника — удел дилетантов. Настоящий профессионал в момент кризиса не суетится. Он думает. Я спокойно, без единого лишнего движения, подошёл