«Ну пожалуйста, ну пожалуйста, только не это…»

Она не послушалась того странного, но доброго ветеринара. Да, он сказал отнести котёнка обратно в подвал. Сказал, что с ним всё будет в порядке. Но как она могла? Оставить его там, одного, после всего, что случилось?

Нет. Она отнесла его в соседний двор, за несколько кварталов отсюда. Нашла ему тёплое местечко в заброшенной будке, оставила блюдце с молоком и кусочек сосиски, который стащила с ужина. Она думала, что так будет лучше. Безопаснее.

Но он вернулся. Он снова здесь, под её окном. И он снова кричит от боли.

Алиса прижалась лбом к холодному стеклу, готовая в отчаянии выпрыгнуть из окна, лишь бы остановить это. В тусклом свете уличного фонаря она увидела его — маленький, беззащитный комочек шерсти, забившийся под скамейку.

А напротив, вальяжно потирая руки, стоял сосед. Мерзкий, вечно пьяный мужик, который находил какое-то извращённое удовольствие в том, чтобы мучить бездомных животных.

— Что, мало тебе было вчера, блохастый? — пробасил он, и его пьяный смех эхом разнёсся по пустому двору. — Ничего, сейчас мы это исправим! Боцман, порвать!

Из-за его спины выползло нечто — похожее на огромную, раздувшуюся собаку, но с шестью короткими, толстыми ногами. Оно передвигалось боком, переставляя конечности, как гигантский тарантул, и тяжело дышало, выпуская из пасти облачка пара.

Химера по кличке Боцман медленно, как бочка, попёрла на котёнка.

Алиса зажмурилась и закричала, закрывая глаза руками. Она не могла на это смотреть.

В этот момент дверь в её комнату распахнулась. На пороге стоял отец. Здоровенный, хмурый мужик с руками-лопатами и лицом, которое, казалось, никогда не знало улыбки. Он работал грузчиком в порту и привык решать все проблемы грубой силой и короткими, рублеными фразами.

— Алиса, хватит орать! Что происходит?

Он подошёл к окну, выглянул на улицу и увидел ту же картину: сосед, его уродливая химера и маленький котёнок, для которого следующие несколько секунд должны были стать последними.

— Ну вот, завалят твоего кошака, не будешь хернёй страдать, — в своём обычном стиле бросил он. — А то развела тут сопли… Смотри, давай, и не отворачивайся! Жёстче будешь. Это закалит твой характер. Меня так воспитывали. И видишь, я человеком стал.

Он схватил её за плечо и развернул лицом к окну.

Но то, что произошло дальше, не поддавалось никакой логике.

Секунду назад под скамейкой дрожал маленький, обречённый на смерть комок шерсти. А в следующую — тело котёнка начало расти с неестественной скоростью. Мышцы вздувались под тонкой шёрсткой. Скелет вытягивался, меняя пропорции. Из крохотных, беззащитных лапок с оглушительным щелчком вырвались когти — длинные, изогнутые и острые, как лезвия бритвы.

Через мгновение на месте Снежка стоял уже не котёнок, а существо размером с крупную рысь.

Боцман, неповоротливая шестиногая химера, замер в паре метров, склонив уродливую голову. Он явно не понимал, что произошло.

Сосед тоже застыл с отвисшей челюстью. Его пьяная ухмылка сползла с лица, сменившись выражением тупого изумления.

А потом всё произошло с молниеносной скоростью.

Кот сорвался с места. Это был не бег, а размытое пятно, тень, скользнувшая по асфальту. Он даже не стал обходить Боцмана. Одним мощным прыжком он оказался на его широкой спине, вцепился когтями в бугристую шкуру и, не давая химере опомниться, вонзил клыки ей в загривок.

Раздался утробный, булькающий хрип. Боцман заревел, пытаясь скинуть с себя неожиданного противника, но было поздно. Кот рванул. Мышцы, сухожилия, позвонки — всё поддалось с омерзительным хрустом. Голова уродливой химеры безвольно мотнулась, и её грузное тело мешком свалилось на землю.

Сосед издал сдавленный вскрик и попятился. Но кот уже был рядом. Он не дал ему опомниться. Два быстрых, режущих удара когтистой лапой — один по ноге, второй по руке. Мужик завыл от боли, кровь хлынула из глубоких ран. Он развернулся и, хромая и зажимая разорванную руку, бросился бежать, скрывшись в темноте подъезда.

Над двором повисла тишина.

Кот медленно повернулся, поднял голову и посмотрел прямо на окно, где стояла девочка.

— Снежок! — крикнула она, прижимая ладони к стеклу.

Кот, услышав своё имя, дёрнул ухом. Хищный оскал пропал с его морды. Он издал звук, похожий на мурчание, и вильнул хвостом.

Затем он с невероятной лёгкостью запрыгнул на ближайшее дерево, оттуда — на другое, выше. С каждым прыжком его тело уменьшалось, возвращаясь к прежним размерам. Когда он достиг ветки на уровне их окна, это снова был тот самый маленький котёнок.

Он прыгнул.

Секунда полёта — и его крохотные лапки мягко коснулись подоконника. Окно было наглухо закрыто.

Отец Алисы, который до этого стоял как вкопанный, наконец очнулся. Его лицо было бледным от страха.

— Не открывай! — прохрипел он, хватая дочь за плечо. — Ты видела⁈ Он же… он же монстр!

Но Снежок не стал ждать. Он поднял переднюю лапку и провёл когтем по стеклу, вычерчивая идеальный круг. Стекло внутри круга тихо звякнуло и, не разбившись, цельным куском выпало наружу.

Котёнок шагнул внутрь, на подоконник. Алиса бросилась к нему и сгребла в объятия, прижимая к груди.

— Ну, блин, ну, блин… — шептала она, целуя его в макушку. — Снежок, ты такой сильный стал! Ты такой молодец! Ты отомстил! Ура! Теперь они не будут тебя доставать. Не будут издеваться…

Она прижалась к нему ещё крепче, и слёзы радости покатились по её щекам. Потом она тяжело вздохнула:

— Жалко, жалко, что папа не разрешает мне тебя дома оставить!

В этот момент её отец, стоявший у стены, громко икнул.

Котёнок вывернулся из объятий девочки, спрыгнул на пол и повернул голову к мужчине. Он не шипел, не рычал. Он просто смотрел. Прямо в глаза. Взглядом, в котором всё ещё плясали холодные огоньки того самого хищника, что только что разорвал на части тварь в десять раз больше себя.

— Что это сразу не разрешаю? — вдруг выдавил из себя отец, нервно потирая руки. Его голос дрожал. — Это мать против. А я-то, на минуточку, всегда хотел кота. Оставляй, конечно! А с матерью я разберусь! Всё будет нормально…

Глава 4

На следующее утро, когда я, зевая, вышел в приёмную, меня уже дожидалась Валерия.

Она стояла у стойки, скрестив руки на груди, и смотрела на меня с таким выражением, будто я был каким-то редким и опасным экспонатом в музее.

— Виктор, скажи, пожалуйста, что ты сделал?