Шондра сидела, сгорбившись.

— Ракунград… — прошептала она. — Мой родной город. Родители жили там… у них всё было хорошо, пока однажды… — Шондра тяжело сглотнула. — Мама… она была красивой…

Её голос звучал тихо, почти безжизненно. В нём слышалась боль, которую она носила в себе всю жизнь. Она говорила, а я слушал, и каждое слово прожигало меня насквозь.

Шондра рассказала о своей матери, красивой, весёлой девушке из прибрежного городка. О том, как однажды вечером, купаясь в море, она услышала песню. Нечеловечески прекрасную, гипнотическую, лишающую воли. Она поплыла на звук и попала в объятия амфиба — одного из тех морских гуманоидов, которых мы встречали в Бризхейве.

Только те уже частично ассимилировались, разобрались в обычаях сухопутных. А этот был первозданным сыном моря. Он не был злым. Он просто был… другим. Он не понимал человеческих законов, человеческой морали. Он увидел самку, которая ему понравилась, и он взял её. Без насилия в нашем понимании. Просто подчинив её волю своей песней.

— Мать очнулась на берегу, ничего не помня, — продолжала Шондра. — А через девять месяцев родилась я. С маленькими, едва заметными жаберными щелями на шее и тоненькими перепонками между пальцев, — её голос сорвался. — Родители сразу всё поняли.

Я молчал, боясь хоть словом прервать этот хрупкий, мучительный поток.

— Поняли, что их дочь — не совсем их дочь. Что в её жилах течёт чужая, морская кровь. Мама потом сделала генетический тест, оказалось, что у неё есть редкая мутация, позволяющая скрещиваться с некоторыми видами с определёнными маркерами в ДНК. Я в этом совсем не разбираюсь, да и не суть…

Шондра замолчала, собираясь с силами. Я видел, как сжимаются её кулаки.

— Они не отдали меня в приют, не бросили. Но и не полюбили. Отец смотрел сквозь меня. Братья и сёстры дразнили «лягушонком», «головастиком». А мама… она смотрела на меня с таким ужасом и отвращением, будто я была напоминанием о самом страшном дне в её жизни. Я была живым воплощением её кошмара. И я видела это в её глазах каждый божий день.

Теперь ясно, почему она так боялась открыться. Родственники приучили её считать себя чудовищем, выродком, уродом.

— Я всю жизнь прятала это, — шептала Шондра, и по её щекам текли слёзы. — Но иногда, после очередной ссоры, прыгала в волны и уплывала, куда глаза глядят. Однажды во время такого срыва меня нашла родня со стороны отца. Они тоже меня не приняли. Я не могла уйти в океан, потому что там меня считали таким же уродцем.

Она снова сглотнула и сжала кулаки ещё крепче.

— Но и оставаться дома тоже не могла. Сбежала в армию, как только мне исполнилось восемнадцать. Война оказалась проще. Чётче. Там были враги, которых можно увидеть в прицел. И не было этих… взглядов. Там ценили мои навыки, а не презирали за мою кровь. И никто не узнал, что я — ошибка, проклятие, чудовище.

Шондра выдохнула и откинулась на спинку стула, опустошённая.

История рассказана.

Вся её боль, всё её одиночество лежали теперь передо мной, как оголённый нерв.

Она ждала. Ждала моего вердикта. Моего отвращения. Моего страха.

Боги, до чего же эти люди травмировали её…

Я взял её холодные, до сих пор сжатые в кулаки руки и мягко разжал их.

— Слушай меня, Шондра, — сказал я тихо, но твёрдо, глядя прямо в её полные слёз глаза. — Ты — не ошибка. Ты не проклятие. И уж тем более ты не чудовище. Ты — самый сильный и самый человечный человек из всех, кого я знаю. Ты прошла через ад, который большинство не выдержало бы, и осталась собой. Ты спасла меня, зная, что раскроешь свою главную тайну. Для меня это и есть настоящая человечность.

Я прикоснулся к её щеке, смахивая слезу.

— Твоя мать была сломлена. Твои родные — слепы. Они не разглядели чудо, которое им подарили. Их потеря. Моя удача.

Она смотрела на меня, не веря своим ушам. А потом её плечи задрожали, и она разрыдалась — тихо, беззвучно, по-взрослому. И я просто обнял её, позволяя ей выплакать всю ту боль, которую она носила в себе долгие годы.

— Ты действительно не считаешь меня монстром? — спросила она сквозь слёзы. — Или просто пытаешься утешить?

— Монстром? — усмехнулся я. — Ты серьёзно? Шондра, ты хоть понимаешь, что ты только что мне рассказала? Ты рассказала мне историю не о монстре. Ты рассказала мне историю о герое. О маленькой девочке, которую предали самые близкие люди, но которая не сломалась. Которая стала одним из лучших солдат, которых я когда-либо знал. Которая раз за разом спасает мою задницу и задницы этих сумасшедших кур из моего экипажа.

Она вытерла слёзы, размазав туш по щекам.

— То, что ты сделала там, в океане… Ты не превратилась в монстра, чтобы спасти меня. Ты просто показала ещё одну часть себя. Такую же сильную, смелую и прекрасную, как эта. И знаешь что? — добавил я с улыбкой. — Ты должна была показать мне это сто лет назад! Да я чуть не зааплодировал, когда пришёл в себя! Это было самое крутое, что я видел со времён атаки песчаных червей в каньоне Ржавой Челюсти!

Она слабо улыбнулась, и эта улыбка была дороже всех сокровищ мира.

— Для меня ничего не изменилось, Шони, — сказал я уже серьёзно. — Точнее, изменилось. Теперь я знаю, что самый надёжный и адекватный член моей команды — ещё и морской супергерой. Это, знаешь ли, серьёзный тактический бонус.

Я посмотрел ей в глаза.

— И запомни. Мне плевать, есть у тебя жабры или нет. Мне плевать, есть у тебя перепонки или нет. Я люблю тебя такой, какая ты есть. С ластами или без ласт. Ты — моя Шондра. Моя турельщица, мой старпом. Мой самый верный друг. Поняла?

Она смотрела на меня, и в её глазах больше не было слёз. Только бесконечная, тёплая благодарность. Она медленно кивнула.

— Поняла, кэп.

И тут в её взгляде появились непривычные чёртики.

— Ну, раз мы всё выяснили, — протянула она