Он положил руку мне на плечо:

— Делай красиво. Незаметно. И главное — без поводов для протестов. Если нас спалят — будет международный скандал. Если не спалят — будет информация. А это наше главное оружие.

Глава 8

Я уже собрался было вставать, когда посмотрел на генерала повнимательнее. Лицо с утра было у него немного серым, сейчас — красноватое. Плечи слегка осунулись. Да и взгляд уставший — как будто не спал ночь. Хотя, зная его — скорее всего, так и было.

— Филипп Иванович, — сказал я, снова присаживаясь на скамью. — А вы давно анализы сдавали?

Он усмехнулся, по-генеральски криво:

— Сейчас скажешь — «раздевайтесь, лягте, я вас послушаю». Нет, Костя, у меня медкарта с корками из бронеплиты.

— Медкарта — это хорошо. Но вы же знаете, я не просто зубной техник. И я вас знаю не первый день. Вы сегодня за вечер пять раз кашлянули — в разное время и в разной тональности.

— Да ладно тебе…

— Ладно-не ладно, а пульс — учащённый. Лицо — с перебором капиллярного давления, руки — слегка дрожат, когда вы закуриваете, а вы ведь стараетесь не курить. Знаете, что это всё вместе может значить?

Измайлов посмотрел на меня внимательно, прищурившись.

— Знаю. Но предпочитаю не думать.

— А я вот предпочитаю думать. Не на Кубу же вы приехали сдыхать от гипертонии, панкреатита и хронической усталости.

— Откуда ты знаешь про поджелудочную?

Я пожал плечами.

— Когда человек сидит, держась ладонью за левый бок, и делает вдох через раз — тут не нужно быть инопланетянином, чтобы понять.

Он хмыкнул.

— Да, ты не только технику чинишь. Что же ты мне предлагаешь, медик-инженер второго ранга?

— Я предлагаю, Филипп Иванович, пройти курс. Без больничных и диагнозов в карточке. Комплекс витаминов, очищение, диета, отдых. У меня в оборудовании есть кое-что, чего даже в кремлёвке не дают. И ещё кое-что оттуда, откуда вы даже не догадываетесь.

Я сказал это тихо, но с намёком, и он меня прекрасно понял.

— Делаешь предложение, от которого нельзя отказаться?

— Да нет, я просто не хочу, чтобы вы загнулись в тот момент, когда будете мне ещё очень нужны.

Он посмотрел в сторону, где темнела наша каса. Потом снова на меня.

— Ладно. Договорились. Но только чтоб без всяких там синих пилюль и банок с надписью на латыни.

— Обещаю. Всё будет культурно. И эффективно. Начнём завтра.

Измайлов встал.

— Вот уж не думал, что мой личный доктор будет… таким.

— А я не думал, что мой начальник будет нуждаться в моей медпомощи.

Утро продолжилось без спешки, но с чётким планом: сегодня — в центр. Не в университет, не в консульство, не к часовщику, а туда, где всё настоящее: карты, перехваты, тепловой гул антенн, и где можно чувствовать ситуацию в прямом эфире. Только заскачу к себе в касу на минутку, надо посетить комнату для мальчиков.

К моему удивлению, Инна, уже умудрилась натереть кофе в маленькой мельничке, обернулась ко мне, всё ещё босая, с чуть растрёпанными волосами и улыбкой:

— Ты сегодня в свой «главный штаб»?

— Ага, надо, бормашина ведёт себя как старый граммофон — то бурчит, то чихает.

Инна усмехнулась:

— А я думала, ты уже с ней душевно сросся. Даже ревную иногда.

— Это ты зря. Но сегодня — профилактика. Стоматолог, если уж он настоящий, должен следить не только за зубами, но и за инструментом. Иначе — это уже не медицина, а импровизация с острым предметом.

Пожав ей плечо и захлопнув дверь, я спустился во двор. «Победа» стояла под пальмой, припорошенная пыльцой и утренними листьями. Надо бы накрывать, но руки всё не доходят. Капот я открыл плавно, по-отечески. Масло в норме, ремень не свистит — значит гуд.

Завёлся с полоборота — не зря на днях прочистил карбюратор, заменил свечи и перебрал стартер. Досталось от меня и аккумулятору. Сейчас мотор гудел, как старый баритон на репетиции хора: слегка устало, но честно.

В сарае я с недавних пор храню два комплекта запасных щёток, латунный ёршик и маленький флакон машинного масла — всё для зубной машины. Взял, бросил в коробку под сиденьем.

Через пятнадцать минут я уже был по пути в центр, на своей верной «Победе», где гудел вентилятор, а на заднем сиденье лежал контейнер с бутербродами приготовленными заботливой Жанной Михайловной. Утро ещё держалось на лёгкой прохладе, но к полудню, как всегда, всё станет горячо, и только по погоде.

Дорога до центра была уже знакомой, но каждое утро — немного новая. Местные школьники, как всегда, шли гурьбой и жевали манго. У заведения с жареными пирожками спорили два дедули — один в кепке с логотипом «Buick», другой с портфелем, явно видавшим не один раз партийные собрания.

Центр встретил привычно: дежурный у проходной, уже под навесом, в нос забрался запах топлива — видно по холодку приходил бензовоз и раскалённого бетона, плюс гудение трансформаторов. В медпункте — тишина и никого, даже медсестры, которая вела обычно журнал дежурства.

Только я хотел громыхнуть начальственным басом, как за спиной слегка хлопнула дверь. Вошла медсестра, увидела меня и оживилась:

— Señor Borisenok! — это так она обычно шутила, хотя сам была коренной русачкой. — Пациентов пока нет. Но один сержант обещал явиться с мозолью. Он её холит и лелеет с понедельника.

— Скажи ему: если мозоль будет продолжать сопротивление, я её депортирую. Лично.

Зашёл в кабинет. Бормашина, моя старая подруга, ждала на своём месте. Снял кожух, включил тестовый режим. Завыла она на полную мощность, потом заглохла. Всё как надо. Проверил щётки, смазал ротор, продувал каждый узел, проверил втулки и баланс.

— «Друг», запиши: профилактика пройдена, рабочий ресурс до следующего обслуживания — 180 часов. Предлагаю добавить таймер с напоминанием. И да, закажи местным — три наконечника, если получится, не кубинских, а хотя бы из Чехословакии.

— Записано. Запрос оформлен. Один чехословацкий наконечник имеется в системе снабжения при посольстве.

— Тогда бронь.

Бормашина вздохнула, будто с облегчением. Я вытер руки и наконец позволил себе сесть за стол — заодно проверив, как себя чувствует внешний радиоканал. Датчики работали стабильно.