— Точка шестая — Театр оперы и балета, подземные хранилища реквизита. «Дыхание музы». Анна Витальевна?

— Директор — мой одноклассник, — усмехнулась Кобрук, и в ее глазах на мгновение сверкнул озорной огонек. — Задолжал мне услугу еще со студенчества. Думаю, пришло время платить по счетам.

— И точка седьмая…

Я замялся. Последняя метка стояла в самом неожиданном и, пожалуй, самом жутком месте из всех.

— Психиатрическая лечебница имени Эшмуратова. «Тень безумия».

Все переглянулись. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь гудением старой лампы.

— Психушка? — наконец выдавил Величко. — Вы серьезно?

— Абсолютно. Снегирев либо имел очень специфическое чувство юмора, либо там действительно что-то спрятано.

— У меня есть знакомый ординатор в лечебнице — Антон Березин, — тут же подала голос Вероника. — Я предупрежу его, чтобы он меня встретил.

Я одобрительно ей кивнул.

Психиатрическая больница. Место, где сама граница между реальностью и бредом истончена до предела. Идеальное укрытие для тайны. Кто поверит пациенту, если тот вдруг начнет рассказывать про спрятанные в стене сокровища?

— Связь — каждые пятнадцать минут, — продолжил я, возвращаясь к оперативным деталям. — Рации настроены на одну частоту. Любые проблемы, любые аномалии — немедленно сообщаете. Если найдете что-то подозрительное — не трогайте руками, ждите моих инструкций.

— А защита? — спросил Фролов, нервно сглотнув. — Ты же сказал, могут быть ловушки?

— Могут, — признал я. — Снегирев был параноиком. Берите фонарики, рабочие перчатки, базовые инструменты из хозблока. И будьте предельно осторожны. Лучше потратить лишний час на проверку, чем огрести чего-то неведомого.

— Обнадеживающе, — пробормотал Муравьев.

— Транспорт ждет во дворе, — сказала Кобрук. — Три санитарные машины и моя личная машина. Водители проинструктированы — везут, куда скажете, лишних вопросов не задают.

— И помните, — я повысил голос, обводя взглядом каждого. — У нас тридцать шесть часов. Мишка Шаповалов умирает. И с каждым часом вирус мутирует, становится все агрессивнее. Если мы провалимся, счет жертв в этом городе пойдет на тысячи.

Давление на эмоции. Не самый честный прием, но сейчас — самый эффективный. Нужно, чтобы они понимали: это не игра, не квест. Это война.

Все молча начали подниматься. Лица у всех были серьезными, сосредоточенными. Страх был, но его перевешивали решимость и чувство долга.

— Удачи, коллеги, — сказал я им вслед. — И возвращайтесь живыми и здоровыми. С названиями компонентов.

— И без лишних дырок в организме, — добавил у меня в голове Фырк.

Команды направились к выходу. Кобрук задержалась в дверях, обернулась, и на ее лице появилась усталая, но решительная усмешка.

— Ну что, командир Разумовский. Держитесь тут. А мы пойдем играть в «искателей сокровищ».

— Не подведите, Анна Витальевна.

— Взаимно, — она усмехнулась и вышла, оставив за собой шлейф едва уловимого запаха духов и крепкого кофе.

Я остался в кабинете с Серебряным.

Теперь это был не просто кабинет главврача, а наш штаб, нервный центр операции. На столе — карта, разложенная как поле боя, рации, молчащие в ожидании.

За стеной, в соседней комнате отдыха, находилась связанная и усыпленная Светлана под присмотром двух дюжих санитаров.

Она не помнила ничего, кроме того, что порезала палец. Проблема была локализована, но не решена. Поэтому ради безопасности, решили поступить именно таким образом.

— Ну что ж, — Серебряный подошел к столу, взял в свои тонкие пальцы одну из раций, повертел, словно оценивая незнакомый артефакт. — Операция «Антидот» началась. Или, если хотите более драматичное название — операция «Последняя надежда».

— Не люблю пафос, — ответил я, не поднимая головы от тетради.

— А я люблю. Придает банальности оттенок величия.

Циник. Но сейчас — мой циник. Враг моего врага, и все такое.

Рация на столе затрещала, оживая:

— Штаб, это точка один. Величко. Выдвигаюсь к котельной.

— Точка два на маршруте, — раздался следом напряженный голос Фролова.

— Точка три, еду к башне, — бодро отчитался Муравьев.

Один за другим отметились все. Операция началась.

Я сел за стол, взял карандаш и начал на чистом листе составлять предварительную схему синтеза. Рисовал гексагональные бензольные кольца, соединял их с алхимическими рунами, пытался выстроить логику Снегирева.

Семь компонентов, десятки промежуточных реакций, сотни возможных комбинаций и побочных продуктов.

Фырк спрыгнул с моего плеча и устроился рядом с картой, глядя на нее с подозрением.

— Знаешь, двуногий, у меня все еще плохое предчувствие. Слишком все гладко пока.

— Не каркай.

— Я не каркаю, я предупреждаю. Снегирев не мог оставить такой простой квест. Должен быть подвох.

Должен. Обязательно должен. Я это чувствовал каждой клеткой. Но узнаем мы о нем, только когда столкнемся нос к носу.

Такова жизнь лекаря — идешь вперед вслепую, полагаясь на знания и интуицию, и надеешься, что не наступишь на скрытую мину в виде редкого осложнения или атипичной реакции.

Я сел за массивный стол главврача, превращенным в командный центр операции.

Серебряный расположился у окна — неподвижный как восковая фигура в музее, только глаза живые, сканирующие пространство с методичностью рентгеновского аппарата.

Странное чувство — сидеть в тылу, пока другие лезут в потенциальные ловушки столетней давности. Генерал Разумовский в своем бункере. Ирония судьбы? Или естественная эволюция — от полевого хирурга к администратору?

Нет, это необходимость. Если со мной что-то случится, вся операция провалится. Я — единственный, кто знает полную картину. Единственный, кто понимает и медицинскую, и магическую составляющие. Незаменимый. Как я ненавижу это слово.

Фырк устроился на краю стола.

— Нервничаешь, двуногий? — проговорил он. — Правильно делаешь. Слишком гладко все идет. Снегирев не мог оставить простой квест. Должен быть подвох размером со слона.

Подвох. Да, наверняка есть.

Вопрос только — где и какой. Магические ловушки в тайниках? Ложные компоненты? Или сама формула — обман, последняя злая шутка параноидального гения?

Прошло полчаса. Потом еще столько же. И еще… Как наконец.

Рация затрещала, вырывая меня из размышлений. Голос Величко — взволнованный, слегка задыхающийся, но с нотками триумфа:

— Штаб, это точка один. Я в котельной. Место… Илья, это просто ад земной. Ржавчина везде, как рыжая проказа. Плесень по стенам — черная, мохнатая, шевелится на сквозняке как живая. И летучие мыши! Целая колония! Одна вцепилась мне в волосы!

Летучие мыши в котельной. Логично — тепло, темно, много укрытий. И потенциальный источник целого букета инфекций — от бешенства до целой палитры коронавирусов. Надеюсь, Величко привит.

— Но я нашел! — продолжал Величко. — В старой топке, за фальшивой кирпичной кладкой. Пришлось простукивать стены — звук другой, глухой. Кирпичи вынимались легко, без раствора, просто вставлены. За ними — ниша, а в ней латунный тубус!

— Опиши тубус.

— Размером с термос для чая. Латунь потемнела, но