Люди, одетые довольно ярко, по Рябинкиному вкусу даже кричаще, прогуливались возле афиш, возвещавших о новом фантастическом фильме. Огненная змея, нарисованная тут же, давала повод предположить, что это и есть фильм, изготовление декораций к которому с таким юмором описывал Мартин.

Рябинка подошла ближе — так и есть, «Последний прилёт туземцев». Она посмотрела расписание и вычислила, что следующий сеанс вот-вот начнется. Любопытство Рябинки было возбуждено до предела: правду или нет рассказывал о своей работе Эльмар? Если же было вспомнить, что главную роль в фильме, прилети Рябинка на годик раньше, он с готовностью поручал ей, то устоять перед соблазном и не купить билет просто не было для нее никакой возможности.

Рябинка подошла к кассе и купила. А зайдя в фойе, едва не решила, что перепутала фойе с зрительным залом: она словно попала в маленький музей. Разделенное трехдольчатой перегородкой на три части, фойе напоминало собой внутренность огромного сюрреалистического фрукта — общее освещение в зале отсутствовало, и каждую дольку освещал собственный точечный источник света, придавая экспонатам, висевшим вокруг него, нечто ирреальное. Экспонаты были плоскими, но, чтобы поверить в это, требовалось усилие: они казались объемными и даже живыми.

«Голограммы,» — сообразила Рябинка.

Прозвенел звонок, и все заторопились в смотровой зал. Рябинка тоже заторопилась, чтобы занять место согласно купленному билету и включиться при посредстве образов местного киноискусства во внутренний мир здешних обитателей: какой представляют они себе свою прародину и ее обитателей. И — вникла. И — ужаснулась.

Во-первых, никаких декораций в фильме не было вообще — ни одной, все происходило в реальной до жути обстановке. Во-вторых, обстановка эта сильно по-страдала от присутствия на планете пришельцев из центра империи. А главная героиня… Рябинка готова была разрыдаться — ох, такой ведьмой ее никто еще не воображал. Даже «Сам», ругая ее, видел в ней что-то хорошее, что-то «свое», в конце-концов. А по экрану вышагивал какой-то киберг — непогрешимый, безжалостный и в ботинках «я из спецназа».

Сеанс окончился. Рябинка вышла из кинотеатра, не зная, плакать ей или смеяться. «Будет что рассказать нашим,» — подумала она, наконец: чувство юмора победило. Она снова подошла к афишам и замерла, не зная, что ей делать.

— Терпеть не могу этих туземцев! — услышала она за спиной. Рябинка вздрогнула и обернулась.

Она увидела кудрявого мужчину лет тридцати. И глаза его, красные, словно воспалённые, и его белокурые, словно всклоченные волосы показались Рябинке отвратительными. Обращался он, между прочим, ни к кому-нибудь, а персонально к ней. Рябинка не сразу сообразила даже, что вопрос этот предназначался вовсе не для оскорбления — он был просто предлогом, чтобы подклеиться к одиноко стоявшей представительнице противоположного пола.

— Не любите? За что? — спросила она несколько вызывающим тоном.

— А за что их любить? От своих могучих не знаешь, куда деваться, а тут ещё эти… будут везде лазить. Огненная змея, — кудрявый кивнул на афишу, — это ещё цветочки. И выжженные поля и леса будут только началом.

— Началом чего? — насмешливо спросил, подходя, худой, со впалыми щёками мужчина постарше. Его вид тоже не вызывал у Рябинки особой симпатии.

— Началом конца, — мрачно ответил Кудрявый. — Дураки пусть радуются, а я знаю, что говорю.

— Ну-ну, — примиряюще сказал худощавый. Взгляд его скользнул по Рябинкиному лицу… Очевидно, что-то привлекло внимание этого субъекта в её внешности, потому что он принялся разглядывать её почти в упор.

Это было очень неприятно, и Рябинка отошла от афиши. Оглянувшись, она увидела, что оба мужчины смотрят ей вслед и о чём-то переговариваются между собой. Тогда она снова шмыгнула в вестибюль кинотеатра и взяла билет на ближайший сеанс. Оказавшись в фойе, она поднялась вверх по лестнице и увидела несколько рядов кресел и большой сиреневый экран во всю стену. Там сидело до-вольно много народа. Оказалось, там был еще один зал — зал хроники дня — не только Рябинка интересовалась последними правительственными новостями.

«Передаём продолжение совещания Совета Безопасности», — прозвучало с телеэкрана.

Рябинка приискала себе местечко в середине третьего ряда. Она прошла и села. И вовремя! Зал быстро наполнялся людьми, и скоро все кресла оказались заняты. Те, кому не хватило места, уселись на подоконниках, а некоторые пристроились прямо на мягком полу, покрытом ковром. Всё это показалось Рябинке очень странным, но она приняла невозмутимый вид и повернула лицо к сиреневому экрану.

На экране возникла надпись: «Ф.М. Кенсоли».

— Я не знаю и не нашла никого, кто обладал бы достаточными знаниями для того, чтобы осуществить увиденное. Если это мистификация, то коллективная. Но…

— Это не мистификация! — из телеприёмника на Рябинку глянуло хорошо знакомое ей лицо — лицо Марие. — Мы видели её! Эльмар был там, когда она вообразила рощу с озером!

Таиров:

— Постой! Выходит, это не туземец, а туземка? Как она выглядит?

— Вот так.

На экране появилось карикатурное изображение большеротой девицы чахоточного вида — точнее сказать, уродца в голубом комбинезоне стильного покроя. Это был еще один удар по Рябинкиному самолюбию: какого бы скверного мнения она ни была о своей внешности, но до сих пор она считала, что до нижних пределов безобразия ей далеко. Отделка на ее комбинезоне была изображена очень тщательно, и это добивало больше всего.

— Эльмар говорит, что, если она была у нас в гостях…

Лицо Эльмара:

— И совсем не из-за этого! Просто она хорошая. Ум у неё есть. Никакой опасности для нашей планеты она не представляет.

Сзади Рябинки кто-то тихо, но насмешливо сказал:

— Видишь, как он её защищает?

И другой ему ответил:

— Ерунда, всё равно её обезвредят.

Оба голоса показались Рябинки знакомыми. Она встревожено обернулась… Позади неё сидели именно те двое, которых она видела возле афиш. Пронзительные глаза худощавого скользнули по её лицу, и ей показалось, что он воззрился на неё каким-то особенным, странным взглядом. Она встала и начала пробираться к выходу.

Это был наивернейший способ обратить на себя внимание. Лица большинства зрителей, конечно же, повернулись к ней. Если бы Рябинка в состоянии была сохранять хладнокровие, всё бы, может, и обошлось, но она занервничала. Ей был чужд этот зал, битком набитый чужими, втихаря переговаривающимися друг с другом людьми, вслух высказывающими свои впечатления