– Это счастливица озерная, целебная трава. Очень редкая, между прочим, растёт только в этих местах. Видел голубоватые цветочки у озера и на лугах? Это она и есть. Мы все ее пьем. Она расслабляет тело, выводит из него скопившееся напряжение, боль. А из души выводит всю скверну, тёмные мысли. Это все случается ночью, а утром человек просыпается чистым! Ты сегодня очень устал, перенервничал, так и до болезни недалеко. Поэтому тебе я заварила счастливицу покрепче. Горечь можно и потерпеть, зато завтра проснешься огурчиком!

Раяна нежно погладила меня по щеке, а потом вышла из комнаты. Я пил чай, и с каждым глотком мое тело расслаблялось все сильнее. Я испытывал такую легкость, что казалось сейчас оторвусь от кровати и поплыву по воздуху. Комната начала качаться перед глазами, а потом и вовсе все закружилось перед глазами. Я закрыл глаза и провалился в сон, чашка с остатками травяного чая выпала из моей руки и со звоном разбилась об пол.

***

Среди ночи я проснулся от странного звука. Откуда-то до меня доносились равномерные глухие удары, как будто кто-то стучал в дверь – тук, тук, тук… Я перевернулся на другой бок и попытался снова заснуть, но звук был таким надоедливым, что вскоре мне стало казаться, что он раздается внутри моей головы. В темноте я сел на кровати и понял, что перед глазами до сих все кружится, и сейчас это не приносит мне ощущения невесомости, наоборот – тело налилось тяжестью, а к горлу подступила тошнота.

"Может, Раяна отравила меня своей травой?" – подумал я и поднялся на ноги, – вот только зачем ей это надо? Неужели обиделась, что я отказал ей?"

Состояние мое было ужасным: колени тряслись, руки дрожали. Я чувствовал, что меня того гляди вырвет. Ощущения были, как после затяжного застолья. Похмелье, только в сто раз хуже.

Опираясь на стену, я вышел из комнаты. Мерный стук не прекращался, и в коридоре я понял, что он доносится с кухни. Дверь в спальню Раяны была приоткрыта, я заглянул в нее и увидел, что она тоже не спит, а сидит на постели. В лунном свете лицо ее казалось очень бледным, а волосы были сильно растрепаны. Склонив голову, она что-то делала, но я не мог рассмотреть, что.

– Раяна? – тихо, чтобы не напугать ее, позвал я.

Девушка медленно подняла голову и обернулась ко мне. Сперва я отшатнулся, потому что не узнал в бледном, измученном лице ту соблазнительную, смеющуюся красавицу, которая очаровала меня днем.

Теперь вид девушки напугал меня. Держась за стену, я на дрожащих ногах подходил к Раяне все ближе и ближе. Наклонившись, я увидел, что простыни возле нее пропитались чем-то чёрным. Пытаясь сфокусировать взгляд, я зажмурился, а открыв глаза, увидел, что руки Раяны в крови, в кулаке она сжимает нож.

– Что ты делаешь? – закричал я.

– Оставь меня, я хочу умереть… – проговорила Раяна заплетающимся языком и оттолкнула меня.

Не удержав равновесия, я пошатнулся на слабых ногах и упал на пол. А девушка снова взяла в руки нож и полоснула им по руке. Из новой раны хлынула кровь.

– Как же все это надоело! – она уронила голову на подушку и закрыла глаза.

Поднявшись, я подошёл к Раяне, выхватил нож из её рук и выбросил его в окно, потом снял наволочку с подушки, разорвал её напополам и перевязал раненую руку девушки, чтобы остановить кровь. Раяна тихонько всхлипывала, но не поднимала головы.

– Если ты решишь уйти отсюда, обещай забрать меня с собой. Хорошо? – Раяна шмыгнула носом, потерла кулаком красные, сонные глаза, – а теперь иди, Филипп. Это сон, всего лишь сон.

Я попятился к выходу. Сон? Все это сон? Тогда кто стучит на кухне? Я медленно шел в сторону кухни, и стук раздавался все громче. Из кухни в коридор падал дрожащий свет, там горела свеча. Заглянув туда, я увидел широкую спину Данилы. Его мускулы напрягались с каждым ударом – тук, тук, тук. Большой, окровавленный нож то взмывал вверх, то опускался на столешницу. Стены и пол кухни были забрызганы кровью.

Я замер от первобытного страха, сковавшего мое тело и, не в силах пошевелиться, стоял и смотрел на Данилу. Тот, почувствовав мое присутствие, медленно обернулся. Глаза мужчины налились кровью, рот искривился в страшной ухмылке. Сейчас Данила даже не пытался казаться радостным и счастливым. Вид его был таким жутким, что мне хотелось закричать и убежать прочь отсюда. Вместо этого я спросил:

– Данила, что ты делаешь?

– Рублю мясо, – рявкнул Данила и с размаху воткнул нож в деревянную столешницу, – не мешай! пока свежее, надо разделать.

Я перевел взгляд, полный ужаса, с рукоятки огромного ножа на лицо мужчины.

– Там в спальне Раяна… Она поранила руку, – сказал я.

Данила кивнул, но на его лице не появилось ни капли удивления. Он даже шага не сделал в сторону спальни Раяны.

– Ты даже не попытаешься ей помочь? – мой голос дрогнул.

– Нет, – спокойно ответил мужчина, снова повернулся к столешнице и резким движением взял в руки нож.

Я сжал кулаки и попятился назад.

Стук, который только что возобновился, вновь прервался.

– Постой, Филипп. Иди сюда, – Данила повернулся ко мне, не выпуская ножа из рук, – научу тебя рубить мясо.

Я замер на месте, не зная, как вежливо отказать ему, но тут мой взгляд зацепился за что-то белое, торчащее из деревянного ведра, стоящего рядом со столом. Я прищурился, присмотрелся получше, и сразу же спина моя покрылась холодным, липким потом. Из ведра торчала окровавленная человеческая рука.

– Иди сюда! – повторил Данила уже более нетерпеливо и поманил меня пальцем.

Они что – людоеды? Кровь, разбрызганная повсюду – человеческая? Я выбежал из дома, который в темноте казался не синим, а черным. Быстрее, быстрее, надо уходить прочь отсюда, пока Данила не решил броситься вдогонку!

Ноги отказывались держать меня, но я бежал и бежал вперед – к воротам, за которыми начинался лес. Даже темный дремучий лес сейчас казался мне более безопасным местом, чем Райская Обитель. Сумасшедшая женщина, режущая себе вены и людоед, разделывающий человека прямо на кухонном столе. Это какой-то жуткий, совершенно нереальный кошмар!

Я вдруг остановился в кромешной темноте. Это что же, получается, я сегодня тоже ел человечину? От этой мысли кровь застыла в жилах. Не в силах больше бороться с собственной природой, я упал на колени, изрыгая из себя все, что было в желудке.

Когда мне полегчало, я поднялся