улице сделал для моего душевного благополучия больше, чем ты. И дело даже не в прагматических последствиях твоего письма для моего будущего — я, возможно, еще и заставила бы себя забыть это предательство, а вот сами слова навеки впечатались в мое сознание. Ты — бессмыслица, вот что сказано в этом письме. Ты бессмысленно растратила лучшие годы своей жизни, и это было бы смешно, когда бы не было так грустно. — Тесса перевела дыхание. — Когда я прочитала их впервые, один внутренний голос все твердил, что это не может быть правдой, а другой не сомневался, что это чистая правда — не из-за «гарамона» или подписи, а потому, что я знала: это твое подлинное мнение обо мне. Я никогда еще не видела и не слышала от тебя подобной искренности, ведь ты же думал, что этот текст никогда не попадется мне на глаза! — Она вновь перевела дыхание, чувствуя, как по телу прокатываются волны ярости, осознавая свои новые к нему чувства — а точнее, свою способность их артикулировать. Он сидел в мрачном молчании. — Это рекомендательное письмо — максимальное для тебя приближение к письму любовному: оно пропитано враждебностью, ядом, высокомерным, ниспровергающим презрением к ценности другого человека, а подспудная цель этого текста — еще сильнее подчинить этого человека себе. Вот что для тебя любовь. Это самый искренний твой поступок, Крис. Такова твоя правда. А страшнее всего, наверное, то, что в собственных глазах ты способен придать этому личину любви. — Тесса умолкла, потому что не могла больше игнорировать горечь, которую источало его мрачное молчание. — И это очень плохо, очень печально, потому что раньше ты что-то для меня да значил, Крис. Ты это понимаешь? — Тесса тяжело дышала, лицо горело — и наверняка раскраснелось. Она откинулась на спинку стула и приготовилась к ответной реплике, чтобы возразить. Ей было досадно, что Дороти только что умерла: не хотелось смирять свой гнев представлениями о приличиях. На нее накатил вал необузданной ярости. Виски трижды булькнул, переливаясь Крису в бокал, бутылка блеснула в свете луны. Он мог бы сказать что-то вроде: «Счастлив, что наконец-то узнал твое истинное мнение, — ты ведь более не зависишь от меня в профессиональном смысле».
— А кого ты любишь? — спросил он.
Этих слов она не ждала, и они оказались равносильны удару наотмашь, ибо она весь этот день размышляла о том, как мало рядом с ней людей, как мало тех, кто ее любит, — ну а если уж быть честной с самой собой, как мало тех, кого любит она. Да никого, подумалось ей. Она промолчала. Несколько секунд мысли ее текли невозбранно, текли и минуты. Наконец она услышала, как ножка стула скрипнула по кафелю — Крис встал и без единого слова ушел в дом.
«Такими уж мы уродились», — сказал он ей когда-то в Эдинбурге, и в определенном смысле был прав. Мысль о том, что он ее любит, внушала ей ужас, но все не сводилось только к этому. Она просто очень плохо представляла себе, что это такое — романтические отношения. Каждый раз, приблизившись к кому-то вплотную, она тут же отворачивалась. Любовь, которую она идеализировала, в рамках которой границы чужого существа размывались и две сущности сливались воедино, была ей доступна лишь в понятиях поэзии. Она подумала, как они с Крисом ехали на его машине в Эдинбург — как тягостно это сказалось на Бене, какое разящее ощущение могущества возникло у нее на кафедре, как только она услышала собственный голос, такой властный поверх неровного стука сердца. На один миг она почувствовала себя совершенной. Решение поехать в Эдинбург было для нее единственно верным, и, похоже, ее понятия о любви просто выплескивались за пределы представлений о реальности и недостатках отдельных людей, в том числе и ее самой, но не только. При этом она была совершенно уверена в том, что некоторые из путаных ниточек, связывавших ее с Крисом, были подлинными, как и некоторые моменты единения с ним за пределами этой реальности, на зыбком фронтире, где маялся фантом ее страстей.
Она назвала это письмо любовным, желая Криса оскорбить, но сейчас ей вдруг стало ясно, что оно абсолютно первобытно, а не просто вероломно, и мысль о том, что это письмо можно счесть любовным, показалась ей настолько интересной с научной точки зрения, что на миг она отвлеклась на осмысление. В присутствии Криса ее волей-неволей посещают все новые озарения. В определенном смысле его беззаветность завораживала. Она плохо понимала, в чем состоят ее собственные желания; но разве это не своего рода любовь, если он готов рискнуть собственным положением — а не просто умалить ее — ради того, чтобы она оставалась рядом? Ведь он, наверное, должен сейчас испытывать к ней отвращение, если она в ответ не испытывает к нему никаких чувств?
Внутри Крис стелил постель на диване посреди гостиной, между кухней и дверью в сад, на том самом диване, на котором она спала несколько недель назад. Делал он это вяло, склонился над подушками, запихивая под них простыню, и медленно, без напора, как будто боялся, что подушки его пересилят.
— Это необязательно, — произнесла она.
— Я себе.
— А, — сказала она.
Он все-таки запихал простыню под край подушки, глянул на Тессу, взбил подушку.
— Крис, прости меня. Я зря дала волю гневу. — Она шагнула к нему и встала, слегка склонив голову, пристально всматриваясь в выщербину на половице.
Он отпустил простыню одновременно на диван и на стеклянный столик, придерживая одной рукой.
— Я лишился жены. Возможно, и работы тоже. Только что умерла моя мать, а я не могу даже скорбеть о ней, потому что единственное, что имеет для меня значение, это ты. Ты этого не замечаешь?
Она кивнула, сделала еще шаг в его сторону, остановилась.
— Тем не менее я тебя люблю. Люблю, даже когда ты топчешь меня, и дело, Тесса, не в том, что я мазохист. Просто я люблю тебя.
Тесса, пока он говорил, подходила все ближе. Они уже могли прикоснуться друг к другу, однако не прикасались.
— И это очень на тебя похоже — издеваться над чувствами, которые я пытаюсь выразить в словах, вместо того чтобы просто сказать, что сама ты их не испытываешь. Я думал, что, сделав признание, выясню, что чувствуешь ты, но вместо этого столкнулся со скепсисом и недоверием. Нарвался на допрос. На рассуждения об эпистемологии любви. Незачем прилагать столько усилий, чтобы меня отвергнуть. Просто застрели меня, Тесса. Я знаю, ты на это способна.
Она свела
