— Ох, ты как что скажешь. Ну что-то же нам надо делать, не сидеть же просто так. Вот если бы мы чуть побольше узнали об этой херне, возможно поняли бы как поступить.

Я пару секунд подумал над её словами, и у меня появилась идея:

— Погоди, кажется я знаю того, кто знает об этой штуке больше нас.

— Ты о тех двух ребятах?

— Да.

Нарина уже была готова допить какао и выбежать наружу, но я остановил её и прежде чем слепо идти туда неподготовленными, предложил сперва глянуть как там у них дела.

Мы оба устроились около подоконника, и мне показалось, словно темнота опять сжалась вокруг нас, но теперь не злая, а какая-то уютная. По ту сторону по-прежнему мела вьюга и снег скапливался на железном отливе окна, но холод не решался нарушить наше тёплое пространство.

Поскольку бинокль был один, нужно было определиться, кто будет смотреть первым. Я там уже и так многое видел, поэтому согласился быть вторым и без игры в камень-ножницы-бумага.

Нарина прильнула к биноклю, её глаза выражали смесь любопытства и подавляемой тревоги. Я наблюдал за ней, временами переводя взгляд на окно, но снегопад и слабое зрение мешали разглядеть там что-то конкретное.

— Опишешь, что там? — попросил я.

— Вижу девушку, твою шаманку, бродит по квартире, словно к чему-то готовится.

Я вытянул шею, желая услышать больше, но бинокль был у неё, и оставалось только ждать, что она скажет.

— Если честно, — продолжила Нарина, не отрываясь от линз, — когда я впервые о ней от тебя услышала, то почему-то представила женщину постарше. Типа такой древней бабушки.

— Да, она довольно молодо выглядит, как и тот рыжий парень. Кстати как там у них дела?

— Парень всё ещё на диване, выглядит также как мои родители, будто лицо покрыто серой плёнкой.

— А к чему готовится шаманка?

— Не знаю, сейчас посмотрим.

Я ощутил волнение, медленно подбирающееся к сердцу. Спокойствие не могло длится долго.

Глава 29. Глубина на потолке

— Она начала раздеваться, стянула с себя какую-то кофту и вроде бы всё. Осталась в одних штанах и лифчике. Как ей только не холодно при раскрытом окне. Хм… взяла в руки бубен и орбу, видимо собирается проводить свой ритуал.

— А что такое орба? — спросил я.

— Это такой молоточек, которым она бить будет.

— А-а, ты про колотушку.

Нарина с улыбкой глянула на меня.

— Нашёл же как назвать.

— Ладно, что там дальше?

— Шаманка идёт к гробу… — Нарина говорила шёпотом, словно нас могли услышать на той стороне. — Смотрит на эту жуткую великаншу. Она в сравнении с ней будто ребёнок у постели взрослого… Начала бить в бубен и кружить вокруг гроба. Шаг вперёд — удар, затем два шага и опять удар. Судя по движению губ она что-то говорит… или нет, даже поёт…

Нарина заворожёно описывала, и я видел, как её пальцы непроизвольно напрягаются, сжимая корпус бинокля. С одной стороны мне хотелось отобрать его у неё и самому всё увидеть, но с другой я словно смотрел туда её глазами.

— Что-то происходит, — вновь заговорила она.

— С телом?

— Нет. Снежинки у окна стали как-то странно себя вести.

Я глянул туда и заметил, что постепенно над окном разрастается крупный вихрь. Снежинки двигались с какой-то нереальной плавностью, словно невидимая сила захватила их и направила прямо в комнату к великанше в гробу.

— Такое уже было раньше, — сказал я.

— Но чего она пытается этим добиться? Вернуть всё обратно?

— Этого не знаю. Опиши что там.

— Снег оседает на жёлтоватом лице великанши, будто притягиваясь к нему, и не тает. А шаманка всё продолжает танцевать, кружится вокруг неё, словно не замечая, что снег и холод проникает глубже в комнату.

— Вероятно она в трансе, — рассуждаю я.

— Погоди, что-то происходит… — её голос дрогнул, став чуть тише. — Что-то не то с телом великанши, шаманка остановилась, прекратила петь.

— Что там?

— Тело странно подрагивает, и лицо… оно словно меняется… нет, это трупные пятна — они двигаются. Расходятся волнами, меняют своё расположение, как бы перетекают в другие формы.

— Подробнее, пожалуйста, — просил я в нетерпении.

— Ну даже не знаю. Шаманка кажется в ступоре, не знаю шокирована она или всё идёт по плану. Эти коричнево-жёлтые пятна двигаются, и… я поняла, они не просто меняются, нет, они превращаются в непонятные символы, как будто тело великанши стало листом для чьей-то древней записи. Что-то между иероглифами и смутными узорами, я такого никогда в жизни не видела. И они медленно растекаются по её коже, пульсируют, словно дышат.

Каждое слово звучало так, будто Нарина не видела, а лишь угадывала; и я до меня постепенно докатывалось запоздалое чувство, что скорее всего не только мы наблюдаем за этим процессом, но и кто-то с другой стороны, — кто возможно изначально ждал нас, — смотрит на нас сквозь ночное небо.

— О господи, губы великанши, они шевелятся… и платье на груди, оно приподнимается, там есть что-то тёмное, символы собираются в этой области… оттуда сейчас что-то вырвется!

Вдруг Нарина ахнула и на секунду зажмурилась. Я хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. Когда она вновь открыла глаза и посмотрела туда, то словно растерялась, стала описывать неуверенно.

— На груди великанши что-то плавает, нечто чёрное. И… шаманка смотрит куда-то наверх, к потолку… её лицо, оно…

Голос Нарины стал глохнуть, но не от волнения, он будто проваливался на глубину. И я кожей ощутил холод, расползающийся по комнате, не резкий зимний холод, а мерный и едва ощутимый.

— Что-то не так, — сказал я, и она тоже это поняла.

Нарина убрала бинокль, и её глаза, горящие в темноте, встретились с моими. Она не сказала ни слова, но в этом взгляде было что-то почти первобытное. Словно мы оба единовременно поняли, что нечто вырвавшееся из груди великанши находилось не только в доме напротив, но и на потолке нашей кухни, у нас над головами.

И тогда мы медленно подняли глаза вверх.

Привычного белого потолка со сломанным много лет вентилятором-люстрой там не было. Над нами нависала глубокая и абсолютная, безмолвная бездна, и голубой свет от телевизора терялся в ней. Кожа покрылась