В следующий миг я уловил слабое дуновение затхлого воздуха, как если бы кто-то выдохнул прямо на меня. Я осознавал, что этот поток воздуха может означать.

Я снова посмотрел на лицо девушки. Её глаза были открыты и смотрели на меня. Взгляд был мёртвым и живым одновременно, слишком древним, чтобы я мог его рационализировать. Он прожигал меня, не оставляя от моих мыслей ничего, кроме первобытного ужаса.

Великанша провела своей громадной рукой по моему лицу, словно пыталась понять правда ли я стою перед ней.

Она улыбнулась.

Мидо что-то кричала мне, но песнь заглушала слова.

Все мои представления о реальных вещах вдруг отступили на задний план под натиском этого взгляда. Физические ощущения обострились, а ставшее уже привычным чувство страха накрыло целиком.

Собрав в себе последние силы, я обернулся к Мидо и обнаружил, что она в панике. Мост, по которому мы шли — обрушился в воду, отступать было некуда. Более того из-под тёмной водной глади на нас взирали такие же неживые глаза трёхметровых людей, окруживших постамент.

Когда же я вновь посмотрел на девушку, то она уже сидела на постаменте, возвышаясь надо мной на добрый метр. Затем она сделала то, чего я никак не ожидал.

Девушка внезапно порвала платье у себя на груди, и мы с Мидо увидели чёрную воронку на месте её сердца. Мы схватились за руки, словно это могло помочь в этой ситуации. Глаза отказывались смотреть куда-либо кроме этой воронки. Тьма в ней клубилась, как бесконечный, пульсирующий океан.

И в этой тьме я увидел туманные спирали галактик, мёртвые планеты, руины древних храмов, возвышающихся в холодной пустоте. На краткий миг мы оба видели, как кто-то или что-то, запредельное нашему пониманию, бродило среди этих древних развалин.

Свет космической сингулярности вытягивался из воронки, застилал нас с головой, усиливая все человеческие чувства. Но в тоже время я больше не ощущал в себе человека, теперь я лишь бесконечно малая часть этой вселенной.

Наши с Мидо сознания будто объединялись, и мы оба без слов понимали, что девушка не собирается просто убивать нас. Она хотела превратить нас в своих «свидетелей», способных видеть то, что обычный человек постичь не в силах. Точно так же, как она научила Мидо всем человеческим языкам — она покажет нам всю вселенную.

С жильцами дома у неё этого не вышло. Их сознание полностью растворилось в космической пустоте. Но с нами получится.

Я вытянул руку, пытаясь схватиться за что-то, но моих пальцев больше не было. Они растворились, разлетелись пылью, унесённой потоком материи. Охватывавший меня до того страх наконец стал невыносимым и я попытался закричать, но губы, язык, само горло — всё исчезало. Наши с Мидо тела теряли форму, плавились под взглядом и касанием русалки, будто воск, брошенный в огонь. Кости ломались, рассыпаясь на звёздную пыль, плоть текла ручьями сверкающего света, смешиваясь с хороводом дрейфующих обломков древних миров.

Мимо нас проносились осколки погибших планет, их разорванные континенты были украшены руинами несметных цивилизаций, чьи секреты остались навсегда погребены в ледяной пустоте. Мы видели обломки храмов с нечеловеческой архитектурой. Их стены покрывали узоры и руны, что резали взор, разворачиваясь и изгибаясь в невозможных формах.

Проносясь над пустынной поверхностью, я видел чьи-то высохшие черепа, неведомо как сохранившиеся за миллионы лет. И черепа эти выглядели столь чуждо нашим представлениям, что один только их вид сводил разум к безумию.

Несмотря на наши сопротивления, — мы становились частью этой звёздной материи. Я буквально ощущал, как сливался с вихрем света и энергии. Моё сознание, — если его ещё можно было так назвать, — окончательно утратило связь с телом. Вместо моей привычной человеческой формы возникла переливающаяся масса, подобная живой туманности. Внутри неё — зарождалась новая сущность. Не просто я или Мидо, но часть чего-то единого, где сплелись бы наши умы, став частью чего-то вселенского и одновременно чуждого всему живому.

Спустя долгие годы, промелькнувшие будто секунды, наше общее сознание вспыхнуло новым светом. Оно нашлось где-то невозможно далеко от нашей родной Земли. Возможно, её к моменту нашего появления уже и вовсе не было. Люди прожили миллионы лет, достигнув всех вероятных высот, но в конце концов планета исчезла.

А мы с Мидо теперь обитали на гигантской чёрной планете, чьи горы были высечены из материала темнее самой ночи. Зловещий свет красного солнца ниспадал с неба, где в противоестественном порядке двигались огромные механизмы, вращающиеся вокруг гигантского колеса.

Это пожирающее звёзды колесо и есть воронка на груди русалки — это мы с Мидо знали наверняка.

По горизонту тянулись бескрайние города, чьи шпили уходили за пределы видимого, а улицы кишели скользящими тенями, беззвучно передвигающимися в хаотическом ритме.

Мы были одной из таких теней.

Неизвестным образом я и Мидо стали новым существом, и теперь это существо не просто видело окружающий мир — оно постигало его.

Оно знало, что окружавшие его тени, как и он сам, являются остатками некогда живших во вселенной организмов, ныне поглощённых пожирающей звёзды русалкой. В нашем общем сознании звучали безумные хоры, и мы присоединились к ним.

Знания, ужасные и древние, проникали в нашу сущность. Тайны жизни и смерти, причудливые схемы искажённого времени и места, вселенские циклы рождения и уничтожения раскрывались перед нами. Мы знали, что этот бездушный механизм, — который был чем-то вроде бесконечного двигателя у неё в груди, — являлся лишь малой частью чего-то гораздо более чудовищного.

Наш разум должен был рассыпаться от такого ужаса, но мы уже не были людьми. Теперь мы были частью космоса, порождениями тьмы.

И в этом хаосе, в этом бесконечном ужасе мы нашли странную, болезненную гармонию.