— Хорошо, — сказала Кейта, выпрямив спину. — Я поеду с вами.

— Нет! — вырвалось у Инсина, но его тут же оборвал строгий взгляд отца.

— Мудрое решение, — кивнул хан, после чего повернулся к возмущенному его предложением. — Сын, ты поедешь со мной. А ты, — он посмотрел на Бату с презрением, — возвращайся в улус. Ты мне здесь больше не нужен.

Хан развернул своего коня.

— Мы ждем вас. Инсин, отвезешь ее на своем Арионе. — приказал Хулан через плечо, даже не оборачиваясь, и направил своего вороного жеребца в темноту леса. Приказ был ясен. Он не только забирал Кейту с собой, но и демонстративно сажал ее на коня своего младшего сына, связывая их вместе, выставляя их странный союз на всеобщее обозрение. Происходящее не укладывалось в голове ни у одного из присутствующих.

Но ничего не оставалось. Кейта бросила последний взгляд на своих растерянных дозорных, кивнув Каскилу — «все в порядке, делайте, что должно». Инсин, тяжело вздохнув, поднял на нее глаза. В них была целая буря эмоций — страх, отчаяние, но прежде всего — глубокое, мучительное беспокойство за нее. Он молча указал в сторону, туда, где за деревьями его ждал верный конь. Юноша и девушка пошли рядом, не говоря ни слова. Тишина между ними была плотной, звенящей. Когда они подошли к Ариону, тот тихо заржал, приветствуя хозяина, и не выказал никакого удивления при виде девушки. Словно уже знал, что ей предстоит разделить с ними этот путь.

Инсин первым легко вскочил в седло. Затем он протянул руку Кейте, ее ладонь, чуть дрожащая, легла в его. Рука степного воина была сильной и теплой, он одним легким, но мощным движением помог ей взобраться на коня и сесть позади него. И они умчались в ночь. Внезапный отъезд оставил за спиной сцену, застывшую, как в кошмарном сне. Ошеломленный отряд Каскила, так и не понявший, что произошло. Поверженные, стонущие нукеры Бату. И сам Бату, сидящий на земле, зажимающий свою раненую руку, чьи зубы гневно скрипели в бессильной ярости. Его ненавистный братец снова его переиграл!

Для Кейты эта поездка была горько-сладкой пыткой. Она сидела позади Инсина, и, чтобы не упасть, ей пришлось обхватить его руками за талию и прижаться к его спине. Девушка чувствовала под своей щекой жесткую ткань его дээла, а под ней — твердые, напряженные мышцы. От юноши исходил запах степного ветра, кожи, пряной травы, и тот едва уловимый, присущий только ему, терпкий мужской аромат, который сводил ее с ума. Кейта чувствовала его тепло. Живое, сильное тепло, которое проникало сквозь слои одежды, согревая ее и заставляя кровь быстрее бежать по жилам. Она чувствовала, как под ее ладонями бьется его сердце. Быстро, тревожно, в унисон с ее собственным.

Двое мчались сквозь ночной лес, постепенно редеющий и буквально на глазах превращающийся в степь. Весь мир Кейты сузился до этого маленького, хрупкого пространства. До его спины, его тепла, стука его сердца. Она знала, что едет в логово врага, знала, что ее, скорее всего, ждет смерть или плен. Но в этот самый миг, прижимаясь к степному воину, чувствуя себя защищенной его телом, она не ощущала страха. Инсин же был напряжен, как натянутая тетива. Он чувствовал ее дыхание, чувствовал, как ее руки обвивают его, и это простое прикосновение обжигало сквозь одежду. Юноша гнал коня вперед, в темноту, но все его мысли были позади. Там, где сидела она. Инсин был в ярости на себя, за то, что не смог ее защитить. За то, что сейчас везет ее, возможно, на верную гибель. И в то же время, он никогда в жизни не чувствовал себя так… правильно? Словно именно так все и должно было быть. Он и она. Вместе, против всего мира. Пусть даже их путь ведет прямо во тьму.

Дочь Леса и Сын Степи не сказали друг другу ни слова за всю дорогу. Но в этой тишине, в этом прикосновении, общем ритме дыхания и сердцебиения, было сказано больше, чем в любом разговоре. Они были врагами, пленниками пророчества. Но в эту короткую, украденную у судьбы ночь, они были просто юношей и девушкой, которых с непреодолимой силой влекло друг к другу посреди рушащегося мира.

Походный лагерь хана раскинулся на большой поляне, окруженной редким лесом. Это был не постоянный улус, а временная ставка — несколько больших шатров для предводителей и десяток костров, вокруг которых расположились воины. При появлении Кейты и Инсина сотни глаз обратились к ним, но никто не проронил ни слова. Воины молча расступались, пропуская сына хана и странную пленницу.

Хулан ожидал у своего большого гэра, украшенного его личной тамгой, и, завидев прибывших, вошел внутрь. Предводительница шаманов спрыгнула с коня, прежде чем Инсин успел ей помочь. Она расправила плечи и, стараясь выглядеть как можно более уверенно, решительно направилась за ханом. Степной воин последовал за ней, его рука инстинктивно легла на рукоять ножа. Внутри гэра было просторно и жарко от большого очага в центре. На коврах сидел хан, он жестом указал Кейте на подушки напротив. Инсин остался стоять у входа, молчаливый и напряженный, как страж.

— Итак, — начал Хулан, и его голос был спокоен и деловит. — Я рад, что вы приняли мое приглашение. Надеюсь, мы все-таки сможем решить все возникшие между нашими кланами разногласия мирным путем.

— Я пришла слушать, хан, — ответила Кейта, и ее голос был холоден и обжигающ, как лед. — Ваши люди пришли на нашу землю с огнем и мечом. А теперь вы заявляете о мире! Я хочу понять причину такой резкой перемены.

Начался разговор, полный сугубо политических ноток. Хан говорил о Великой Суши, о необходимости выживания своего народа, о трагических недоразумениях, которые привели к кровопролитию. Он предлагал им южные пастбища в обмен на право пользоваться их реками и лесами для охоты. Кейта слушала его, задавала острые вопросы, торговалась за каждую пядь земли, за каждое дерево. Она играла роль предводительницы, защищающей интересы своего народа. Но все это время она не просто слушала его слова. Она чувствовала. И то, что она чувствовала, заставляло ее сердце сжиматься от ужаса. Та темная, липкая аура,