а за тот мир, который каждый из них дарил другому. Он полюбил в ней глубину и тайну, которой ему так не хватало в его вечном движении. А она полюбила в нем свободу и простор, о которых она не могла и мечтать в своем тихом, замкнутом мире. Но их любовь была горькой. Потому что они не могли быть вместе. Однажды скворец, не в силах больше выносить эту разлуку, сказал: «Я нырну к тебе! Я научусь дышать под водой, и мы будем вместе!». Он сложил крылья и камнем бросился вниз. Но вода, такая прекрасная издалека, оказалась для него холодной, тяжелой и смертельной. Он начал захлебываться, и рыбка, в ужасе, из последних сил вытолкнула его обратно на берег.
В другой раз рыбка, обезумев от горя, сказала: «Я выпрыгну к тебе! Я научусь дышать твоим воздухом, и мы будем вместе!». Она собрала все свои силы и выпрыгнула из воды на мокрую траву. Но воздух, такой желанный и свободный, обжег ее жабры, и она начала задыхаться. И скворец, плача, клювом осторожно столкнул ее обратно в спасительную воду. Они сидели, каждый на своей стороне границы, и тихо горевали. Потому что поняли, что их любовь невозможна. Они были созданы разными, для разных миров. И чтобы быть вместе, одному из них пришлось бы умереть, предав свою суть'.
— И что же было дальше? — не выдержав, спросил Тэмир, нервно заерзав не месте. — Неужели они так и расстались? Это ведь несправедливо!
Кейта вздохнула и посмотрела на огонь, в ее глазах отражалось его пламя.
— На самом деле, никто не знает, чем закончилось это олонхо, — тихо сказала она. — Говорят, оно еще не дописано. Говорят, что Великая Мать Тэнгри, видя их любовь и их муку, до сих пор думает, как соединить воду и небо, не разрушив ни то, ни другое. А рыбка и скворец… они так и продолжают видеться на границе своих миров. И ждут. Просто ждут…
Она опустила глаза на свои пальцы, перебирающие салама, и на поляне повисла тишина. В этой тишине каждый думал о своем, но все вместе надеялись, что для этого олонхо Великая Мать все-таки придумает счастливый конец. Когда последние угольки костра начали подергиваться седым пеплом, а соплеменники, сонные и умиротворенные, расходились по своим балаганам, Кейта осталась на поляне почти одна. Она не спешила уходить, ей нужно было хотя бы что-то делать руками, чтобы голова не взорвалась от мыслей. Девушка молча собирала разбросанные лоскутки, оставшиеся после плетения салама, составляла пустые корзины из-под ягод, убирала деревянную посуду. Тихие шаги за спиной заставили ее обернуться. К юной шаманке подошел Саян.
— Эй, ты как? — в голосе не было ни капли обычной шутливости. Он звучал тихо, серьезно, и в нем было столько неприкрытого сопереживания, что у Кейты защипало в носу. Она редко слышала от вечно задорного балагура такие болезненные, почти отцовские нотки. Саян действительно переживал за нее.
— Нормально, — девушка пожала плечами, стараясь, чтобы ее голос звучал беззаботно, и отвернулась, усаживаясь на бревно, чтобы друг не видел ее лица. — Устала немного. Последние несколько дней были… тяжелые.
— Ага, — он подошел и сел на бревно рядом с ней, глядя на догорающие угольки. — Тяжелые. Особенно та их часть, где ты умирала.
Кейта вздрогнула от его прямоты.
— Я не умирала. Я… заблудилась.
— Заблудилась, — вполголоса повторил он без тени иронии. — Хорошее слово. И олонхо твое… тоже хорошее. Про рыбку и скворца. Очень… жизненное, что ли.
Кейта молчала. Действительно, на что она надеялась. Что друг детства, с которым она прошла и огонь, и воду, не увидит за сказочным сюжетом ее собственную боль? Не услышит в ее истории то, о чем она сама боялась думать?
— Он тебе нравится, да? — спросил Саян прямо, без обиняков. Лучшие друзья не ходят вокруг да около. Кейта перестала перебирать лоскутки. Ее руки замерли.
— Пресвятая Хранительница! Не говори глупостей, — строго прошептала она, глядя по сторонам, словно боялась, что слова ее друга будут еще кем-то услышаны. — Он — сын того, кто хочет всех нас уничтожить. Высокомерный, жестокий…
— … а еще он спас тебя, — закончил за девушку Саян. — А ты спасла его. Вы оба чуть не погибли друг за друга. И он смотрит на тебя так, будто ты — единственное, что есть настоящего в этом мире. Слушай, ну я сам видел. Заглядывал в окно лечебницы, пока ты была без сознания…
Кейта резко повернула к нему голову.
— Ты… что?
— Я видел, как он смотрел на тебя, когда старейшины привели его. В его глазах было столько страха за тебя, Кейта! Не за себя, не за свою шкуру. За тебя. Такой страх бывает только тогда, когда боишься потерять что-то… самое важное.
Она снова отвернулась, обхватив себя руками.
— Это ничего не меняет. Саян, ну ты же слышал пророчество. Война, предательство, смерть. Мы… — девушка выдавила из себя мучительную улыбку. — Рыбка и скворец. Нам не быть вместе, любая попытка, это боль. Причем для всех.
— А порознь — не боль? — мягко спросил Саян, поднимая глаза на подругу. — Смотреть, как он уходит обратно в свою степь, зная, что в следующий раз вы можете встретиться лишь на поле боя? И одному из вас придется убить другого? Это лучше?
Она молчала. И не поспоришь, это было еще хуже.
— Я не знаю, что мне делать, — наконец честно призналась девушка, и ее голос сорвался. Слезы, которые она так долго сдерживала, неуверенно покатились по щекам. — Я так запуталась, Саян. Мое сердце говорит одно, а разум — совершенно другое. И отец… да что бы, услышав это все, сказал мой отец?
Саян придвинулся ближе и неуклюже, по-братски, обнял ее за плечи.
— Я думаю, твой отец сказал бы тебе то же самое, что и я сейчас. — он подождал, пока Кейта немного успокоится, и продолжил. — Не знаю, чем закончится твое олонхо, Кейта. Никто не знает. Может, Тэнгри и правда придумает для вас счастливый конец. А может, и нет. Но я знаю одно. Сидеть на берегу и бояться утонуть — это не жизнь. И сидеть всю жизнь на ветке, боясь сломать крылья, — тоже. Ты — самая сильная, самая смелая и самая упрямая девчонка, которую я знаю! Серьезно. И если