Матвей отнюдь не уезжает. Урюк под контролем…

Добрый час он старательно, скрупулезно и даже с неким сладострастием убирает авгиеву конюшню, Матвей внизу видимо утомившись ждать уезжает наконец. Когда Вадим заканчивает с разбросанными журналами, поднимает и ставит на место книжную стенку, Матвей звонит и осведомляется, как он там.

— На вершине блаженства, — отвечает Вадим.

— Точно?

— Абсолютно.

— Имей в виду, — говорит Матвей, — Я все время дома и машина под парами. Если что — так сразу!

— А как Тенгиз?

— Он тоже под парами, — говорит Матвей.

— Спасибо ребята, но ей-Богу ничего больше не надо, — говорит Вадим, — Все устроилось.

— Как? — спрашивает Матвей.

— Само собой, — отвечает Вадим.

— Но если все само собой устроилось, еще чудесней! — цитирует Матвей, — Не забудь, у нас проект по ГКО и валюте…

— Не забуду, — говорит Вадим и вешает трубку.

Тут он спохватывается и звонит к тетке в Наклажную. Мама подходит и они говорят. У мамы все в порядке, слава Богу, только ангина пока еще не прошла, а в остальном все в порядке. И у Вадима все в порядке. Во всем мире стоит сплошной, беспросветный и полный порядок, остаётся только передвинуть на место диван, уехавший на середину комнаты, и расставить по местам рассыпавшиеся книги, устилающие пол, как пестрая стая мертвых птиц…

И в этот момент Вадим вспоминает кто сказал ему не трепыхаться и не напрягаться. Это Андрей Белюнин, Страхоборец. В первый же раз, когда он, весь трясясь и в отчаянии прибегает к нему жаловаться и просить защиты.

«Не унижай себя надеждой. Все произойдет самой собой или не произойдет совсем. Просто считай, что ты уже мертв и никто и ничего с тобой сделать не сможет»

Он вспоминает это и ему снова становится страшно, как и тогда. Длинное породистое лицо брезгливо глядит на него с того конца тоннеля, освещенное почему-то только слева — золотистым ровным светом.

«Да ведь я еще вдобавок и богат теперь», — думает он вдруг.

Но сразу же отгоняет от себя эту мысль как преждевременную и потому опасную.

СЦЕНА 26/5

Сражение с ужином

А в это самое время Андрей Юрьевич Белюнин по прозвищу Страхоборец сидит на кухне своего приятеля Сережи Вагеля, известного среди драбантов под кличкой «Эль-де-през». Они неспешно обмениваются нейтральными репликами, главным образом насчет хоккея, сосут пиво из длинных холодных банок и наблюдают искоса за действиями малолетнего сынишки Эль-де-преза, сидящего тут же на собственном стуле за тарелкой еды.

Сынишка сражается со своим ужином. Диспозиция такая: в левой руке он держит большой однажды надкусанный ломоть хлеба, в правой — вилку с насаженной на нее четвертинкой котлеты, и еще полкотлеты вместе с горкой картофельного пюре стынет в тарелке. Кроме того, приблизительно четверть котлеты и некоторое количество хлеба пополам с пюре находится у него за щекой, отчего миловидное, черноглазое в мамочку личико выглядит асимметричным.

Мама со старшенькой в данный момент плавают в бассейне, а папа Эль-де-през старательно и бездарно исполняет строгий наказ:

«Изжарить котлеты, разогреть пюре, накормить Существо, дать ему столовую ложку „Пертуссину“, и в восемь часов — спать».

Однако Существо кормиться не желает. А уж если кормлением занимается папаня, процедура приема пищи превращается в сущий цирк.

— Жу-уй! — в очередной раз распоряжается Эль-де-през нарочито занудным голосом, — Жуй и глотай. Горе луковое.

Луковое Горе совершает несколько торопливых движений челюстями, ничего не проглатывает и снова застывает в неподвижности, почти уже трагической.

— Не желает, — объясняет Эль-де-през, — Не желает и все тут. В отказе стоит.

— А может быть — пусть? — осторожно предполагает Андрей, понизив на всякий случай голос.

— То есть как, пусть? А кто жрать за него будет?

— Проголодается, сам попросит.

— Что ты в этом понимаешь? — говорит Эль-де-през устало.

Андрей поднимает обе руки ладонями вперед в знак того, что молчит, сдается и вообще затыкается навсегда, а Эль-де-през произносит решительно, адресуясь уже не к нему:

— Значит так. Прожевать и проглотить то что за щекой! Потом, доесть что на вилке, половину пюре и я тебя отпускаю. Договорились?

Горе Луковое быстро-быстро кивает и сейчас же принимается жевать образцово-показательно, всем телом: даже зубами прищелкивая по ходу дела, даже на стуле подпрыгивая и усиленно размахивая вилкой с куском котлеты, в надежде, что кусок слетит на пол, и проблема решится сама собою?

— Пива еще хочешь? — спрашивает у Андрея опытный отец, поднимаясь к холодильнику, — Есть «Туборг».

— Спасибо, мне достаточно.

— Ух, какие мы твердокаменные!

— А знаешь, как товарищ Сталин товарища Молотова называл?

— Знаю, твердокаменный ленинец.

— Угу. Почти. Он называл его «каменная жопа».

— С осуждением? Или одобрительно?

— Скорее, одобрительно.

— Вот странная вещь, — замечает Эль-де-през глубокомысленно, — Кого ни послушаешь, у всех товарищ Сталин всегда в хорошем настроении, добрый и шутит…

— Это называется «селекция наблюдений», — объясняет Андрей, — Просто те, кто видел его в плохом настроении не выжили и их рассказов история не сохранила.

— Может быть, — соглащается Эль-де-през, — А может быть он и в самом деле был неплохой мужик?

— Вроде твоего хозяина?

Сюжет 27. Дома у Сергея Вагеля, Эдь-де-Преза

СЦЕНА 27/1

Печальный человек с длинными волосами

— Ты кого имеешь в виду? — спрашивает Эл-де-през, сразу же профессионально насторожившись, словно кто-то в толпе суёт вдруг руку во внутренний карман пиджака.

— Что значит, «кого»? У тебя так много хозяев?

— А-а-а… Нет мой хозяин в порядке. Грех жаловаться. Печальный человек с длинными волосами.

Андрей смотрит на него с удивлением.

— Да ты поэт! Как сказано, однако: «Печальный человек с длинными волосами!».

— Да это не я сказал, вообще.

— А кто?

— Неважно.

Тут Андрей ловит на себе внимательный взгляд черноглазого Существа и хочет подмигнуть ему ободряюще… или скорчить какую-нибудь гримасу посмешнее… или хотя бы губы свои сочувственно этак поджать… Но не решается. Остерегается. Дети его недолюбливают, и он это знает. Что-то в нем их настораживает. Они стараются не разговаривать с ним, уклоняются от игр и не