«Ну, хоть кто-то в этом городе вырастет на волшебных мирах, а не на сводках криминальных новостей», – пронеслось в голове.

Проглядев карточку, Тина с некоторым сожалением поставила обратно на полку увесистый томик Мервина Пика с авторскими рисунками – такое семилетней девочке, пожалуй, читать было рановато – и достала красочно иллюстрированное издание Джилл Мёрфи. На обложке ведьмочка старательно пыталась не свалиться с метлы окончательно, а за ногу её цеплялся полосатый кот.

– Интересно? – спросила женщина коротко. Её карие глаза словно вспыхнули, а на скулах появился румянец, как если бы она выбирала книгу не дочери, а себе.

– Мне в своё время очень нравилось, – честно ответила Тина и поймала себя на мысли, что не против перечитать.

«А что, хорошая будет альтернатива Ленгленду».

Но ни выписать книгу, ни вернуться в реставраторскую она не успела. Аманда влетела в библиотеку, чудом не свернув стенд с рекламками при входе, и с размаху шваркнула крокодиловую сумку на стойку.

– У меня пропал кошелёк! – выпалила она, задыхаясь. Зрачки расширились так, что голубого цвета радужки почти не было видно. – Ужасно неловко было! Я не могла расплатиться!

Тина моргнула, невольно отодвигаясь. Когда Аманда вспотела от быстрого шага, запах её цветочных духов стал неприятно-кисловатым, как пиво.

– Тебе одолжить? Или хочешь, я возьму тебе что-то навынос, когда сама пойду обедать? Не расстраивайся так, со всеми бывает…

Но Аманда ответила неожиданно тихим голосом:

– Он был в сумке. И к стойке никто не подходил, кроме тебя и меня.

Фогг отставил ферзя, которого вертел в руках, и обернулся, спуская очки на кончик носа. Женщина, которая пришла за книжкой для дочери, рефлекторно потеребила застёжку своего рюкзака. Мальчишки-прогульщики с дальнего стола безыскусно пялились – и, без сомнения, они всё слышали.

«Только не возражать. Только не злиться, о господи, если мы сейчас начнём орать друг на друга…»

Тина с трудом сглотнула и заставила себя улыбнуться:

– Ну да, разве что тот мужчина, который обозвал Мэлори Уморлом. Но ты же не думаешь, что он у тебя кошелёк вытащил? – хмыкнула она и сделала вид, что задумалась. – Слушай, а ты свекрови не звонила? У вас маленький ведь с утра капризничал, в такой суматохе что угодно забыть можно.

Глаза у Аманды сделались стеклянными. Она выудила из сумки телефон и, набирая номер, ушла за стеллажи. Послышался тонкий голос с капризными интонациями: «Мина, это я, привет. А ты не можешь взглянуть на трюмо? Лежит? Красненький такой…»

Почти сразу она вернулась, щеголяя неровными розовыми пятнами на щеках, и сообщила, что кошелёк нашёлся. Женщина-посетительница сразу поскучнела; мистер Фогг вернулся к прерванной партии.

Вся эта отвратительная сцена заняла не больше двух минут.

До конца дня в горле у Тины стоял комок.

Из-за стойки она наблюдала за тем, как медленно тускнеет и ржавеет солнечный свет, сочащийся через жалюзи. Сбежали на улицу мальчишки-прогульщики – шататься по парку, пинать мяч где-нибудь на полузаброшенной спортивной площадке или есть мороженое, сидя на тёплых бетонных блоках около недостроенного кинотеатра. Затем Фогг ссыпал шахматы в рюкзак, сложил переносную доску и, обменявшись рукопожатиями с Корнуоллом, ушёл.

«Иногда меняются лица и люди, – отстранённо думала Тина, глядя на кружащуюся пыль. – Появляются новые книги. Но вообще-то по большому счёту не меняется ничего».

За полчаса до закрытия Аманда засобиралась домой – «маленький скучает».

– Ты тоже иди, – высунулся Пирс из подсобки. Кудри были скручены на затылке в фигу, на кончике носа еле-еле держались очки. – Мне тут всё равно кое-что надо закончить, а посетителей вроде нет.

Тина молча кивнула, глотая дурацкий всхлип, с силой потёрла глаза и выскочила на улицу.

Домой идти не хотелось.

Она долго плутала по боковым улочкам, пока не стемнело окончательно. Заскочила в супермаркет, докупила кошачьего корма, обезжиренных йогуртов и хлеба. Зачем-то схватила банку оливок, пусть и знала, что вряд ли откроет её; взяла кофе навынос и выпила его, сидя на низенькой оградке чьего-то садика. Гортензии, серые в ночном сумраке, колыхались на ветру, словно клубы пены, – точно так же, как прошлым летом.

И позапрошлым.

«Ничего не меняется».

Намотав на запястье шуршащие ручки целлофанового пакета, Тина медленно брела по дороге – мимо закрытых магазинов, мимо стадиона, освещённого тусклым прожектором на длинной, шаткой с виду мачте. Мост через Кёнвальд выглядел как сувенирная открытка: широкая каменная дуга, грубоватая и древняя, два жёлтых фонаря – по одному на каждом берегу, согбенные ивы, полощущие ветви в реке. И вода – чёрная, глянцевая, непроглядная.

Оказавшись на мосту, Тина поставила пакет у ног и перегнулась через перила. Камень ещё не успел остыть; прикасаться к шершавой, рельефной поверхности было приятно. Собственное отражение внизу напоминало то ли утопленника, то ли удавленника; замшевый пиджак цвета топлёного молока скорее походил на саван, а свесившаяся через плечо коса – на висельную верёвку. Луна плавала рядом, большое сияющее пятно, единственное по-настоящему яркое, словно свет от фонарей увязал в воде, как мошкара – в мазуте.

Тоска, смутная после ночного кошмара, стала теперь невыносимой.

– Кто-нибудь, – выдохнула Тина шёпотом с такой страстью, какой сама от себя не ожидала. – Кто-нибудь, пожалуйста… Забери меня отсюда.

Пальцы точно примёрзли к перилам.

Мигнул и погас правый фонарь, затем левый, с тихим хлопком. Луна в реке покачнулась и поплыла против течения, размазываясь по глади реки призрачным человеческим силуэтом. Ветер всколыхнул ивовые ветви, вывернул до противного, стонущего скрипа, ударил в спину – холодно, холодно, слишком холодно для лета. Река выгнулась навстречу мосту, и в мертвенном лунном свете, расплёсканном по воде, из глубины проступил бледный лик…

– Х-ха!

Тина с усилием выпрямила спину, точно судорогой сведённую, отодрала ладони от перил, кажется оставляя ошмётки кожи, – и побежала, сперва вниз, с моста, потом по дороге, вдоль парка, и вверх, по холму, всё быстрее, сильными размашистыми шагами, иногда вовсе не чувствуя под ногами земли. Кое-как добралась до дома, отомкнула дверь с третьей попытки, задвинула щеколду.

Колени ослабели.

До спальни она добиралась ползком и залезла под одеяло, как была – в пиджаке и джинсах. Тряслась почти до самого утра, едва чувствуя, как кошки сбегаются и укладываются вокруг тёплым мурчащим кольцом.

«Я сказала не те слова, – проносилась по кругу одна и та же мысль. – Неправильные слова в неправильном месте. И меня услышали. Услышали…»

Но в дверь так никто и не вломился. Будильник прозвенел ровно в половине седьмого, приглашая на пробежку.

У порога обнаружился забытый на мосту целлофановый пакет – мокрый насквозь, с кошачьим