Но Гефест взревел — и машина рванулась вперед, выскакивая из снежной ловушки.

«Лесной краулер» вырвался из снежного плена, его колеса снова схватили твердь.

Люди повалились в снег.

Брант, лежа на спине, неожиданно расхохотался.

Гефест стоял, остывая — пар валил от его перегретого корпуса, создавая призрачный ореол. Его желтые глаза медленно переводили взгляд с одного человека на другого.

Ну и силища у тебя, браток… — пробормотал кто-то.

— Молодец! — добавил другой, осторожно похлопав Железноликого по плечу.

Гефест не ответил. Только кивнул и пошел вперед, прокладывая дорогу.

А колонна двинулась за ним — уже не такая разрозненная, как прежде.

Вскоре сквозь частокол заиндевевших елей проступили призрачные очертания. Острые шпили вонзались в чугунное небо. Стены, сложенные из кирпича и стальных балок, почернели от времени.

— Дом совершенных... — прошептал Лоренц. Он поднял руку по старой привычке, но пальцы лишь сжали потрёпанный воротник.

Высокие своды были украшены витражами с геометрическими узорами, сквозь которые лился синеватый свет. Вдоль стен стояли медные фигуры мастеров с инструментами в руках.

— Тут жили те, кто верил в Силу Механизмов, — пояснил Лоренц, разводя огонь в центральном жаровне.

Люди расселись вокруг огня. Кто-то разбирал консервы, кто-то перевязывал раны. Дети, укутанные в одеяла, уже клевали носами, прислонившись к стенам.

Ян нашел в углу старый дневник с обгоревшими страницами.

— "Сегодня привели в гармонию новый двигатель. Если расчеты верны, он приблизит нас к Истинной Работе..." — прочитал он вслух.

— Брось, — буркнул Брант. — Старьё.

Но никто не ответил. Тепло и тишина усыпляли.

У костра царила тишина. Лоренц достал бутылку мутно-зеленого цвета.

— За упокой шестеренок. — хрипло сказал он, первым отхлебнув и передавая по кругу.

Бутылка обошла всех. Самогон горел в горле, как паяльник. Последний глоток Лоренц выплеснул в огонь.

Вспыхнуло синим.

— Теперь спи.. — пробормотала Марта, вытирая рот рукавом.

Ветер за окнами стих, как забытый механизм, оставшийся без мастера.

Тишина в Доме совершенных была особенной — не мертвой, а словно наполненной едва слышным гулом давно остановившихся машин. Большинство деревенских уже спали, укутавшись в походные одеяла, лишь огонь в жаровне потрескивал, отбрасывая дрожащие тени на стены с полустертыми фресками мастеров прошлого.

Руби присела рядом с Улиссом у высокого витража, сквозь который лился голубоватый лунный свет. Снежинки, кружась, прилипали к стеклу, создавая причудливые узоры.

— Голодный? — с хищной ухмылкой она достала из складок плаща вяленое мясо и плоскую флягу с наливкой. — Стащила тут у одного. Он проспит до утра — не догадается.

Улисс покачал головой, но Руби уже наливала в крышку-стаканчик:

— Не замерзать же совсем, аристократ.

Они сидели так некоторое время — она, жуя мясо и прихлебывая, он, глядя на звезды, видные сквозь разрывы в облаках.

— Знаешь, я в таких местах ночевала, когда была мелкой, — неожиданно сказала Руби, ее голос вдруг потерял привычную насмешливую нотку. — После того как родителей забрали инквизиторы. В старых амбарах, на чердаках... Однажды нашла брошенную часовню — там были такие красивые разбитые витражи...

Улисс повернулся к ней, удивленный. В голубом свете ее лицо казалось почти нежным, без обычной дерзости.

— Я не знал...

— А я и не рассказывала, — она хмыкнула, но в глазах мелькнуло что-то теплое.

Неожиданно для себя самого Улисс взял флягу и сделал большой глоток. Наливка обожгла горло, разливаясь теплом по груди.

Луна скользнула из-за облаков, осветив их лица, так близко склонившиеся друг к другу, что пар от дыхания смешивался в воздухе. Руби придвинулась ещё ближе, ее губы чуть дрогнули...

Из глубины памяти Улисса, словно сквозь толщу льда, всплыл образ Маргарет… залитая золотым светом оранжереи, ее смех, звенящий каплями на стеклах. В тот же миг его мертвая рука будто наполнилась свинцом — пальцы непроизвольно сжались. Он резко отстранился.

— Руби... Я... Его голос звучал хрипло. — Если я позволю себе это... если отвлекусь... А больше некому...

Руби замерла. Её губы дрогнули, и внезапно в глазах — всегда таких насмешливых — появилась странная мягкость. Она медленно провела пальцами по его щеке, ощущая под подушечками шероховатость небритой кожи и холод странных металлических прожилок.

— Ах, дурачок... — прошептала она, и в голосе не было обычной язвительности, только тёплая, почти материнская нежность.

Её дыхание смешалось с его — пар от их губ сплёлся в воздухе, образуя мимолётный узор. На миг показалось, что сейчас она расплачется или рассмеётся — но вместо этого Руби лишь прижалась губами к его рту, лёгкий, почти невесомый поцелуй, в котором было больше печали, чем страсти.

Улисс не оттолкнул ее, но и не ответил…

Руби легко вскочила на ноги.

Беззаботно рассмеялась. — Ну, спи. Завтра опять тащить задницы через сугробы.

По пути она нарочно пнула сапогом спящего на посту деревенского.

— Просыпайся! У тебя кто-то наливку украл!

Мужик беспомощно заморгал, оглядываясь:

— Ч-что? Кто?..

Но Руби уже скрылась в тени колонн, оставив после себя лишь легкий звонкий смех.

А за высокими окнами Дома совершенных первые лучи солнца уже золотили горизонт, растапливая ночные тени.

Глава 30. Последние объятия

Утро началось не с рассвета, а с запаха гари.

Руби первой вскинула голову, её ноздри дрогнули, уловив едкий привкус машинного масла в воздухе. Она резко поднялась, скинув с себя одеяло, и подошла к заиндевевшему витражу. Сквозь потрескавшееся стекло, между чёрных елей, вдалеке ползла густая чёрная струя дыма.

— Просыпайтесь! — её голос, обычно насмешливый, теперь резал воздух, как лезвие.

Люди зашевелились, дети завозились под грубыми одеялами. Брант первым вскочил на ноги, схватив топор.

— Что случилось?

— Дым. — коротко бросила Руби, уже набивая патроны в револьвер. — Не наш.

Лоренц, протирая запотевшие очки, вышел на крыльцо и замер. Его круглые глаза, мгновенно вычислили расстояние и направление.

— Идём в депо. — прохрипел он. — Там ещё должны быть составы.

— Давно сгнило всё! — крикнул кто-то из деревенских. — Надо вернуться к рекам и плыть!

— Реки... — Лоренц повернулся, его голос был твёрдым. — Вода теплая только вблизи городов. Дальше — лёд. Уйдем на поезде.

— Если он ещё на ходу. — проворчал Брант, но уже кивнул.

Люди зашевелились, начали собирать вещи. Ян, бледный, но решительный, тащил мешки с провизией. Лира помогала матери туго завязывать узлы на одеялах.

Улисс стоял в