— А зачем?

— Алик, вопросы задаю только я. А Вы только отвечаете. Отвечаете все, что Вам захочется, но — обязательно. Договорились?

— А если непонятно?

— Алик, вопросы задаю только я. Больше никто. Отвечать можно все, что захочется — понятно вам или непонятно, это совершенно несущественно. Главное, чтобы на каждый мой вопрос получился бы Ваш ответ. Начнем?

— Да.

СЦЕНА 13/5

Начали

Сеанс начинается. Сэнсей откидывается на спинку кресла и спрашивает (небрежно, без всякого нажима):

— Где храбрец?

— Его будут в печку сажать, — немедленно откликается Алик и радостно улыбается, ужасно довольный, что у него так быстро и ловко получилось. Я давно уже привык к странным вопросам. И к странным ответам я привык тоже, но это, видимо, случай, неожиданный даже для Сэнсея. Он молчит, разглядывая радостного Алика со странным выражением: то ли ему сделалось вдруг интересно, то ли он вообще ошеломлен.

— А где трус? — спрашивает он, наконец, с недоверием в голосе.

— Побёг всех закладывать!

Сэнсей молчит и осведомляется вкрадчиво:

— Джека Лондона почитываем?

— А кто это?

Но Сэнсей не задерживается на Джеке Лондоне (рассказ «Зуб кашалота» в переводе Клягиной-Кондратьевой).

— Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? — спрашивает он требовательно.

— Рыцарь.

— Какой рыцарь?

— Железный. Блескучий. С копьем.

— А как он скачет?

— Во всю ивановскую! — радостно выпаливает находчивый юный джентльмен.

Я слушаю их вполуха, а сам смотрю на элегантного родителя и только диву даюсь поразительному его равнодушию к происходящему. Поначалу он, надо сказать, заинтересовывается: глазки блестят, сидит он пряменько и полуоткрыв змеиный рот с любопытством переводит взор свой с Сэнсея на мальчишку и обратно, явно пытаясь понять, что происходит. Обычная реакция свежего человека на наши экзерсисы. Но потом довольно скоро отчаивается что-либо понять, скучнеет, тускнеет, откидывается в креслах и принимается задумчиво играть со своей зловещей указкой, — ловко, виртуозно, неуловимо для глаза. То отправляя ее в небытие, то снова возвращая из ниоткуда, словно это у него волшебная палочка.

Странный однако родитель. Хотя видим мы бывает и не таких конечно.

Сюжет 14. Сеанс с сыном Аятоллы

СЮЖЕТ 14/1

— Что сделала эта кошка?

— Она съела тигра.

— А что сказала кошка?

— Я победила тигра! Я съела тигра!

— Откуда взялся тигр?

— Он там был. Светлогорящий.

— Тигр, о… тигр светлогорящий в глубине полночной чащи? Этот?

— Нет. А тот, который любит все.

— Не тигр, а Тигра?

— Да! Я победила Тигру! Я съела Тигру!

Сэнсей уже вяжет, щелкает спицами, высоко поднимает руки продергивая нити, но глядит он только на мальчишку и не видит он сейчас никого и ничего, кроме мальчишки. И не слышит. И не замечает. Можно, например, уронить на пол компьютер или запустить на полную мощь «Полет валькирий» или скажем подраться с родителем. Сэнсей ничего этого не заметит, только голос повысит, да задерёт до потолка свои голые брови.

Сэнсей не ставит ПРАВИЛЬНЫХ вопросов! Правильно поставленные вопросы его совершенно не интересуют. Было время, когда я часами перебирал в памяти какой-нибудь сеанс, мучительно пытался уловить стратегию, или хотя бы тактику, или хотя бы мимолетный смысл в этой череде вполне бессвязных фраз с вопросительной интонацией. И не находил ничего.

— У папы черные глаза, у мамы черные глаза, а у сына — серые. Верите, что такое может быть?

— Верю. (Они уже играют в «веришь-не веришь».)

— А что у папы серые глаза, у мамы серые глаза, а у сына черные, верите?

— Не-а. Не верю.

— Правильно, не верите. А что кузнечик слышит ногами, верите?

— Верю.

— А что есть такие утверждения, что их нельзя ни доказать, ни опровергнуть, — верите?

— Верю!

— Умница. А пример привести можете?

— Могу. «Бог создал все». Ничего не докажешь.

— Хм… А что Бог существует, верите?

— Верю.

— А я вот — нет.

СЦЕНА 14/2

Удивительно…

Но я совершенно не помню тех вопросов, которые задавал мне Сэнсей двадцать лет назад, когда мама привела меня к нему на тестирование. У меня абсолютная память. Бывает абсолютный слух, а у меня абсолютная память. Я помню все. Помню, что сеансов было четыре. Помню, как была одета мама во время каждого из этих сеансов и тогдашний коричневый шлафрок Сэнсея с пятном от мороженого на левом обшлаге тоже помню прекрасно. Даты помню, и соответствующие дни недели помню, и погоду помню температуру воздуха, атмосферное давление, скорость ветра.

А вот его вопросов не помню. И совершенно не помню своих ответов.

СЮЖЕТ 14/3

Может быть он ищет гёделевские вопросы приходит мне иногда в голову — те самые вопросы, на которые нельзя ответить ни «да», ни «нет», не погрешивши при этом против истины? Сомнительно. Но если даже он их и в самом деле ищет, то — зачем? Он постоянно жалуется, что ему не хватает вопросов. Но некоторых вопросов он не задает никогда. Например, великий вопрос любой современности:

«Почему — я⁈».

Вопрос-вопль. Вся наша Ойкумена стоит на нем, как Петербург на болотах. Довольно трудно, правда, представить себе контекст, в который встраивается этот вопрос. Но, какое ему дело до контекста?

— Кому это принадлежит?

— Его все равно нет.

— Кому это будет принадлежать?

— Кто первый придет.

Та-а-ак! Начитанный мальчик. Конан Дойля он тоже почитывает. «Обряд дома Месгрейвов», перевод Д. Лившиц. Но цитирует неточно. Надо было: «Тому кто ушел» и «Тому кто придет»

— В каком месяце это было?

— В летнем месяце.

Надо было: «В шестом начиная с первого».

Но все равно — очень и очень недурственно. Какая смена подрастает. Конкуренция, Боб Валентиныч, конкуренция! Рынок.

— Где солнце?

— Над елкой.

— Где тень?

— Под палкой.

— Сколько надо сделать шагов?

— Десять и десять, а потом еще пять и пять…

— Что мы отдадим за это?

— Все что у нас есть, все и отдадим.

Сэнсею вдруг надоедает «Обряд Месгрейвов», а может быть, этот сюжет попросту исчерпывает себя и он вдруг резко меняет тему.

— Голова буйвола, рога его и четыре ноги проходят через окно. Почему же не проходит его хвост?