бы, вон она мечта большинства египтологов мира: можно услышать настоящее звучание мёртвого языка.
Я так живо представил это всё, что не различил грань, когда мысли о попаданце в будущее превратились в глубокий сон.
Там, своими, но теперь уже чужими глазами я наблюдал приключения испуганного ребёнка, пугающегося всего и вся. Он считал, что попал в Дуат и ждал, когда его кишки будет пожирать чудовище преисподней.
Но вместо этого его прокатили на небесной ладье и поселили в красивое место, где всегда сытно кормят, пусть и странной едой.
Иногда к нему приходят люди, говорящие с ним на непонятном языке, а изредка и те, кто говорит на почти понятном, но всё-таки странно звучащем. Его спрашивают как он жил, что ел, что пил…
Он отвечает честно, ведь где-то рядом стоит Тот, Взвешиватель слов, и записывает всё сказанное…
Глава 5
— Вставай, лентяй, господин зовёт тебя, — утром меня довольно грубо растолкал «провожатый». Не на рассвете, конечно, но уже было довольно шумно, карьер работал, так что я и так уже не спал. Двор тоже уже жил своей жизнью, но я не спешил вставать.
Спал тоже беспокойно, слишком много сильных впечатлений получил за день. Так что многих охранников могу уже узнавать в лицо. Всю ночь хотя бы один человек в воинском облачении ходил по территории сада, и как мне показалось, специально шумел, отпугивая потенциальных преступников и намекая слугам, что им не сбежать с украденным добром.
Я разлепил глаза и оценил, насколько высоко солнце. Нет, не полдень, хоть и не рассвет.
Потянулся, посетил туалет, умылся и только потом переспросил у наглеца, куда идти. Он ждал, несмотря на мой низкий статус, ведь появляться неопрятным перед лицом господина — это оскорбительно. Египтяне в целом весьма требовательны к гигиене. В меру познаний, конечно. Если есть возможность, умываются неоднократно в течение дня.
А статус… Насколько я понимаю, сейчас моё положение даже ниже, чем у всех слуг. Я же не правая рука самого надзирающего за царскими карьерами, а какой-то там ученик — тот, кого облагодетельствовали. Что-то вроде попрошайки-приживалы.
Вот и хамит дядя.
Так-то я ещё вчера получил задание; не знаю, чего это вдруг Саптаху понадобилось от меня.
— Куда идти? — спросил я, когда подготовился.
Охранник повёл меня словно под конвоем, то и дело подталкивал в спину. Мы вошли в помещение, в котором я ранее не был, оно в другой части дома, не там, где моя комнатушка и святилище Птаха.
Здесь стены или из мрамора, полированные до блеска, или покрыты росписями по штукатурке. Художник не придерживался канона, это же не гробница, так что выглядело живенько и местами весело. Хотя, конечно, до реализма далеко, таланта не хватило и получилось иногда карикатурно, но видно, что старался. Коты так вообще уморительные, хоть и рисованы с натуры. Вон, ходит пушистая модель. Тощий, но наглый.
Охранник поклонился и ушёл, а я остался.
— Ты не спешил, — строго сказал Саптах.
Он восседал за столом, накрытым разными яствами. Много фруктов и те самые копчёные утки, которых я помогал ощипывать и потрошить. Ещё одна причина плохого сна — коптили их ночью, запах стоял мощный.
Вместе с Саптахом вокруг низенького столика сидели его жена, дочь и два сына. Один примерно мой сверстник, а второй уже молодой мужчина. Смотрит на меня с прищуром, будто прицеливается.
— Вот, знакомьтесь. Это мой ученик. Афарэх.
Я низко поклонился, но на колени по местной традиции не бухнулся. Посчитал эту нестареющую классику неуместной, я же должен показать себя во всей красе.
Саптах не рассердился, значит, я принял верное решение.
— Это моя дочь, Миут, — почему-то отец семейства начал с неё. Я помню, что подумал, что она лжёт насчёт своего имени, и не ошибся. По мне так это имя ей больше подходит, очень даже миленькое. Есть в ней что-то от кошечки, что собственно это слово и означает.
— Моя жена, Неферу, — ха-ха, мамкиным именем представилась. Не знаю даже, идёт ли ей это имя — не видно лица за толстым слоем штукатурки и нарисованными глазами. Всё равно что погребальная маска из музея. Да ещё и парик примерно на ширину плеч.
— Мой младший сын, Нефернен (егип. «Какой красивый»), — как оригинально, в честь матери назван? Хотя нет, слишком созвучно с Нефертумом, сыном Птаха. Впрочем, одно другого не исключает.
— Мой старший сын, Канефер (егип.: «красивый ка»), — и опять с этим же корнем имечко. Но это не настолько удивляет, как порядок, в котором представил всех. То, что я знаю о древнем мире предполагает обратную последовательность. Однако никто из семейства не выглядит недовольным.
— Рад узнать имена уважаемых хозяев дома, который приютил меня, — я распрямился, и поклонился только головой, отсалютовав в египетском стиле, приложив ладонь ко лбу.
— Я же говорила, что он разговаривает не как деревенщина, — заявила Миут.
— Так ты посмотри, сестра, какого цвета у него волосы, — заметил старший.
У меня уже пробилась небольшая щетинка на макушке, и наверное, заметно, что я седой.
— Старик! — выкрикнул младший. — На, жри!
Он швырнул на пол кусок копчёной утки.
Я не успел никак отреагировать, откуда-то из-под стола, я раньше её не заметил, выскользнула полосатой тенью кошка и схватила «добычу».
— Бастет! Это не тебе! — завопил мальчишка и убежал догонять кошку.
Не уверен, но кажется, что он умственно отсталый или просто невоспитанный. Его лицо раскрашено, глаза подведены и намалёван румянец. Да я и не присматривался к нему на предмет черт, вызываемых наличием лишней хромосомы, до того, как младшенький выкинул номер в мою сторону. Мальчишка примерно моего возраста, а ведёт себя как пятилетка. Точно что-то не в порядке с головой.
Саптах не то смутился, не то рассердился, даже желваками немного поиграл. Кажется, кого-то ждёт трёпка.
Остальное семейство молчало, глядя на главу.
— Учитель, ты вызвал меня, чтобы что-то поручить? — помог я ему скрасить неловкость, притворяясь, что не обратил внимания на случившееся.
— Да. Я хочу, чтобы ты сходил в Асуан вместе с нами. Но… тебе нужно одеться как Нефернен. Он болен и не может пойти сам.
Видимо, на моём лице появилась тень потому, что все стали напряжёнными.
А у меня и выбора-то нет по сути. Что я ему скажу? Я догадался, что тебе поступил донос, что младшего хотят