Мелкий писец
Глава 1
Я пришёл, чтобы занять свой престол,
Чтобы принять полагающиеся мне почести,
Ибо мне принадлежала вселенная
Ещё до того, как вы, боги, проявились в бытии.
Снизойдите вы, кто пришёл после.
Я — Хека!
(Тексты саркофагов, заклинание 261)
Первые признаки рассвета появились на ночном небе, когда зевающий лодочник осторожно разбудил Саптаха проспавшего всю ночь, пока команда нанятой тростниковой лодки гребла без устали, доставляя важного человека по разлившемуся Нилу к небольшой деревеньке, расположенной в одном дне пути к северу от Элефантины.
Как же он далеко от родного Мемфиса! Удалившись от служебных забот, он снова вспомнил, как давно не был в родном городе, служа в окрестностях Асуана. А сейчас стал ближе к ниути всего на день пути, но напротив, именно сейчас почувствовал, насколько далеко милые сердцу места. Здесь всё такое чуждое, что сердце его наполняется тоской.
— Далеко ещё? — спросил чиновник у гребущего мужчины.
Тот отвлёкся от работы и указал рукой на дым у самой кромки оазиса, почти уже в пустыне.
Поля полностью затоплены, и лёгкая тростниковая лодка легко скользит над ними, погружаясь не настолько глубоко, чтобы пришлось идти ногами. В этом году подъём Великой Реки высок.
Саптах ухмыльнулся: наверняка Рахотеп не рассчитывал, что такая удача будет сопутствовать его другу, когда выбирал, куда его отправить.
Господин приказал лодочнику разбудить его до зари дабы в числе первых приветствовать возрождающееся солнце, хоть его и предупредили, что до пункта назначения доберутся только ближе к полудню.
Сейчас как раз вызрел виноград, и чиновник достал гроздь, взятую с собой. Устроил перекус терпкими плодами.
Больше тысячи лет минует, и римляне назовут это время «каникула», жара собачья: в это время восходит Собачья звезда. Впрочем, египтяне так её не называют. Для них она Сопдэт, богиня, что озаряет начало нового года.
Да и слова «Нил» они не знают. Сейчас, когда паводок на пике, имя реке Хапи, воплощение в бренном мире бога разливов. В прочее время это просто Итеру, Великая река.
В этот месяц крестьяне не работают, поля-то затоплены. В основном празднуют, но почтенному Саптаху (егип.: «Сын Птаха») не до отдыха. В Асуане осталось много дел, так что нанятая им тростниковая лодка плыла всю ночь. Он не бедный человек, вполне может позволить себе даже деревянный корабль, однако предпочёл скрыть цель плавания, и нанял судёнышко с несколькими гребцами.
Они работали вёслами всю ночь (как трудно было уговорить капитана на это!), и теперь настало важное время. Жаль, что не получится насладится видом восходящего солнца, возвращающегося в мир людей из Дуат. Чтобы оно прошло из одного мира в другой, на короткое время приоткрывается дверь в мир богов, и потому знающего об этом охватывает мистическое чувство, а вовсе не лирическое наслаждение от созерцания восхода.
Саптах знающий.
Птицы начинают просыпаться, и вот-вот начнётся гомон, но пока ещё довольно тихо, только редкие всплески от вспугнутых лягушек и играющей рыбы нарушают тишину.
Гребец работает бесшумно, опасливо озирается. По пути несколько раз едва не врезались в гиппопотама, а они звери очень яростные. Ночью крокодилов гребец не боялся совсем, из-за прохлады их тела становятся вялыми. Отпихивал их в сторону длинным шестом, а вот бегемот — это действительно страшное и гневливое существо в любое время суток.
Гуси встрепенулись. Символично. Очень вовремя. Словно Великий Гоготун огласил рождение нового солнца, приказал Хепри выкатывать огненный шар.
«Хороший знак. Должно быть день будет удачным, а то и весь наступивший год», — так решил Саптах.
Он предпочёл бы никуда не ехать, да так уж вышло, что накануне он перепил вместе со своим старым другом. А алкоголь, как известно, не меняет людей, а лишь обнажает истинную натуру, делает человека прозрачным, как говорят египтяне. И по всей видимости получается, что настоящий Саптах — болтун и хвастун.
С годами он научился сдерживать свой длинный язык, но только когда не опьянён, и его не подначивает ехидный приятель. Утешает только то, что и приятель его оказался ничуть не лучше, таким же несдержанным.
Спор зашёл о талантах. Сначала говорили о важности постов, которых бывшие соученики достигли, а потом перешли на то, что каждый получил то, чего достоин. Слово за слово, и спор перешёл на таланты друг друга как учителей.
Оба подвыпивших мужчины перебивали друг друга, хваля себя. И в итоге по всем правилам, призвав Тота и Осириса в свидетели, составили договор. Оба же владеют божественными словами.
— Господин, ты уверен, что хочешь туда пойти? — лодочник поёжился.
«Наверное от утренней прохлады», — отрицая очевидное, успокоил себя Саптах.
— Дурное место, — добавил гребец, не позволяя спрятаться за почти правдоподобной версией.
— Греби. Тебе уплачено, — строго и грубо пресёк болтовню писец.
А что делать? Предмет спора, указанный на папирусе, серьёзный: Саптах согласиться отдать в жёны сыну старого приятеля свою единственную дочурку. Остальные дети у него — мальчики, так что Миут (егип: кошка, котёнок) особенно им любима. Пухлому сыночку ехидного Рахотепа его прекрасная дочурка не достанется!
А суть состязания вот какая: Саптах возьмёт в ученики мальчишку, не владеющего божественными знаками, а через три месяца Рахотеп утроит ему экзамен, проверит, какие знания вбил в юнца.
— Почему тебе досталось место лучше моего? — пьяно вопрошал Рахотеп. Они вместе учились письму при храме в родном Мемфисе, а теперь судьба сложилась так, что встретились в приграничном Асуане, куда недавно прислали нового писца.
Прежний писец войска (Асуан город приграничный, там стоит постоянный гарнизон), умер от кровавого поноса, насланного на него знающим сокровенные слова Саптахом.
Это уже третий с таким диагнозом, вот и прислали хорошего знакомого подозреваемого, мол, на него не станет насылать проклятия.
Это сам Рахотеп сболтнул в подпитии. В пальмовое вино Сахотеп добавил несколько капель особого варева, развязывающего язык. Сам принял противоядие, но видимо боги пожелали наслать на колдуна испытание и забрали силу из него. Вот и ляпнул лишнего:
— Потому что я с малых лет был самым прилежным в учёбе! Во всём! В чём ты хотя бы так же хорош как я?
С первым нельзя поспорить, да Рахотеп и не стал. А вот ко второй части у него нашлись слова:
— Я служил учителем при храме Птаха, и мои ученики добились большего, чем ты. Многие обязательно упомянут меня
