Если говорить о моих ощущениях, то наверное я чувствовал на своих плечах руки, из которых течёт некое постороннее давление. К концу чтения тело уже стало немного не то ватным, не то, наоборот, тяжёлым, будто налитым свинцом.

Я с трудом сделал несколько шагов к воде и хотел опустить в неё руки, представляя как эта накопленная сила стекает в воду. Однако не вышло, не смог присесть. Получился только этакий указующий жест прямой рукой.

Хекау покинула меня и без контакта с водой, ушла в реку.

Со всех сторон, разрезая воду, прочь от меня врассыпную бросились тени. Крокодилы получили подтверждение, что я в самом деле бог, которым объявил себя в этом тексте, и поспешили спасти свои жизни.

— О! — завопил мой товарищ. — Научи!

— Когда сам научусь писать божественные слова, запишу для тебя, — пообещал я. — Не теряй времени, пока крокодилов нет, давай собирать тростник.

Уже раздетые, мы поспешно бросились в воду. Тут оказалось не очень глубоко, так что очень быстро мы собрали несколько охапок тростника. Острые камни не понадобились, оказалось, что гораздо проще выдёргивать растения прямо с корнями — илистое дно размокло, и хоть мы и сами тонули иногда по щиколотку, но и растения не слишком надёжно цеплялись за грунт.

Если не поддавалось, просто шли к следующему.

Плести я умел, научился в деревне, но мы не стали этим заниматься — солнце поднялось уже высоко, дело шло к полудню, вот-вот настанет самое жаркое время дня в самый жаркий период года.

Мы с Уарсу оба деревенские, так что знали, чем можно перекусить — корни водных растений богаты крахмалом. Синхронно, привычными движениями подготовили себе обед.

Хоть это и безвкусная, но весьма питательная субстанция. Едой, пожалуй, я её не назову. Попробуйте на вкус густой клейстер и получите представление о том, какова сердцевина тростника на вкус. Никакая. Есть какие-то оттенки сладости, но их не так-то легко найти за запахом тины, который доминирует. Вот папирус — тот приятный, действительно сладкий, сочный и даже благовонный. Деликатес по сравнению с обычным тростником.

Перекусив, мы отделили листья, а стволы порезали с помощью отщепов камней на транспортабельные части. Сделали вязанки, и отправились каждый в свою сторону — Уарсу в военный лагерь к своему учителю, а я — к своему.

Дошёл без приключений, но получил нагоняй:

— Этот мерзавец хотел, чтобы вы стали добычей крокодилов! — ругался Саптах. — Он увидел, что ты более талантлив и решил от тебя избавиться!

— Тогда он может захлебнуться желчью, когда его ученик расскажет, как мы добывали растения, — ответил я, простодушно улыбаясь.

— Расскажи! — потребовал Саптах тревожно.

Рассказал.

Учитель смотрел на меня молча ещё какое-то время, но никак не комментировал услышанное. Не ругался и не хвалил, не восхищался моими способностями.

Молчаливая игра в гляделки длилась около пяти минут, и только после этого он приказал:

— Идём.

Мы отправились во вчерашнюю ритуальную комнату, где уселись на пол. Саптах взял себе папирус, и выдал мне. Кажется, этот листок из нашей мастерской.

Я диктовал слова заклинания, а он сначала записывал на своём листе, а потом ждал, пока я повторю знаки на своём. Выходило корявенько.

Но я, кажется, понял несколько правил правописания. По крайней мере, сделал забавное наблюдение: все фигурки смотрят в направлении начала текста. Я поискал их на стене и понял, почему он требовал писать два варианта: надписи как бы расходились от статуэтки Птаха. Одни тексты написаны слева направо, другие — справа налево.

Я уточнил, учитель подтвердил мою догадку не без удовольствия, радуясь моей сообразительности.

— Прочитай заклинание и возложи руки на написанное, — приказал он.

Ощущения были не такими яркими, но всё-таки какая-то хека из меня истекла.

— Твой текст взял меньше, — предупредил я Саптаха.

Тот только кивнул, видимо, ожидал такого исхода.

— Тебя не удивляет это, учитель? Мои знаки кривые, а твои — правильные.

— У всего на свете есть имя (рэн). У всех вещей и понятий есть своя суть, ка. Произнося истинные сокрытые имена вещей, боги воплощали их из первоначального хаоса, наделяли их ка, вдыхали в них свой хека. Понимаешь?

— Нет, — признался я.

— Твой текст больше похож на акт первоначального творения. Хороша ли форма знаков, плоха ли, но процесс творения более совершенен. Когда я буду писать тот же текст во второй раз, зная всё содержание, осмыслив его, у меня выйдет лучше. Теперь понял?

— Мне нужно поразмышлять над твоим уроком. Правильно ли то, что чем тщательнее мы подражаем деяниям богов, тем лучше результат?

— Всё во всём. В творении отражается творец. Все вещи помнят о том, как они были сотворены. Мы не совершенны. Нам не дано знать, как боги творили этот мир. Тайны божественной магии нам не постичь.

Саптах сказал это с грустью, смотря при этом на статуэтку Птаха.

— А теперь ступай. Плети коврик для письма, — мужчина улыбнулся устало и вытолкал меня из ритуальной комнаты. — И помни, что мысли тоже можно вплести в предмет. Так что не думай о болезни, из-за которой ты плетёшь циновку. Думай о её пользе.

Сам он пошёл куда-то один, не взяв с собой двух вооружённых охранников. И паланкином не воспользовался.

Подозреваю, что собирается испытать свитки на способность отгонять крокодилов.

Я сплёл и коврик для письма, и циновку для сна, и даже подушку. В древности все спят, кладя голову на жёсткую подставку. Бедняки — на кирпич, богатые на специальную конструкцию, положив на неё тоненькую подушку. Видел такую у деда, он купил её задорого. Точнее, обменял: египтяне не знают денег, только бартер. Впрочем, металлы по весу могут в какой-то степени быть аналогом монет.

Самое дорогое — серебро. Разведанных месторождений нет на территории Двух Земель, так что это редкий привозной металл. Железа и вовсе никто ещё не знает, так что о его товарной ценности говорить не стоит, это просто экзотика. Видел в музее нож из метеоритного железа, сказали, что он дороже золота, но понятно, что курса обмена никто не знает.