И в этот самый миг, в этой оглушительной тишине, под ее бледной от истощения щекой что-то дрогнуло. Едва заметный, слабый толчок. А затем…

Кха-а-а…

Это был не вздох. Это был ужасный, судорожный хрип. Звук, с которым жизнь, цепляясь когтями, вырывалась из лап смерти. Кейта резко вскинула голову. Грудная клетка Инсина содрогнулась, его тело выгнулось дугой, и из его рта хлынул поток грязной болотной воды. А затем он сделал первый, настоящий, рваный вдох. Воздух со свистом ворвался в его легкие.

Он дышал. Он жил!

Кейта смотрела на юношу, и по ее лицу текли слезы, размывая грязь. Она не чувствовала ни радости, ни облегчения. Только бесконечную, всепоглощающую усталость. Она все-таки сделала это. Вырвала человека из лап смерти. Вернула его в этот мир. И теперь, глядя на его бессознательное, но живое лицо, с непониманием изучающее полуприкрытыми глазами небесный свод и переплетающиеся ветви сухих сосен, она с ужасающей ясностью подумала, что пророчество было не о войне и ненависти. Оно было о чем-то другом. О чем-то, что было гораздо страшнее и сильнее любой вражды.

Глава 5

Долг, уплаченный жизнью

Холод. Это было первое, что почувствовал Инсин. Всепроникающий, добирающийся до самых костей холод. А потом пришла боль — тупая, ломящая во всем теле, и острая, режущая в легких при каждом вдохе. Юноша резко распахнул глаза. Вместо черной бездны болота он увидел серое, хмурое небо, проглядывающее сквозь переплетение голых ветвей. Он лежал на чем-то мягком. Похоже, на болотистом мху. Но главное — он был жив.

Инсин медленно повернул голову и встретился взглядом с ней. Кейта сидела у небольшого, едва дымящего костра, который каким-то, определенно волшебным образом умудрилась развести из сырых веток. Вся ее одежда была в грязи, волосы спутаны, а на щеке алела свежая царапина. Девушка смотрела на него, и в ее синих глазах царила отстраненная усталость. Маска лесной ведьмы снова была на месте, но под ней, в самой глубине зрачков, он успел заметить тень чего-то еще — отголосок пережитой бури. Как только шаманка поняла, что юноша пришел в себя и смотрит на нее, эта тень бесследно исчезла.

— Очнулся, степной горе-утопленник? — ее голос был ровным и насмешливым, словно они не сражались насмерть час назад, и она не вытаскивала его с того света. — Долго же ты спал! Я уж думала, придется оставить тебя здесь на съедение комарам. Ох и рады бы они были такому пиру.

Инсин попытался сесть, но тело пронзила такая слабость, что он лишь смог приподняться на дрожащих локтях. Он откашлялся, и из груди вырвался болезненный хрип. Воин огляделся — они были одни. Его братьев и в помине не было.

— Ты… — начал юноша, но голос все еще не слушался.

— Я, — грубо перебила Кейта, не давая ему закончить. Удаганка подбросила в костер ветку, и пламя на миг вспыхнуло ярче, осветив ее правильные, красивые черты лица. — Нашла тебя, когда возвращалась домой. Лежал тут, как мешок с аргалом, выброшенный на берег. Видимо, хваленые духи степей не слишком чествуют болотную воду.

Кейта лгала. Холодно, бесстрастно, глядя ему прямо в глаза. Она хотела, чтобы юноша поверил, что это была абсолютная случайность. Что она просто наткнулась на него. Но Инсин был лишь наивным, но не был глупцом. Он помнил ухмылку Бату, помнил, как тонул. И он видел грязь на ее одежде, такую же, как и на его собственной. Он все понимал.

Но решил не спорить с лесной ведьмой, не стал упрекать ее во лжи. Глядя на девушку, он чувствовал странную, оглушающую неловкость. А еще чувство фатальности, будто их встреча была предопределена задолго до рождения. Он был в долгу перед ней, который нельзя было измерить ни золотом, ни славой. Долгу, уплаченному жизнью.

— Где… мои братья? — спросил он, хотя уже заранее знал ответ.

Кейта издала короткий, горький смешок.

— Твои братья? Они ушли. Наверное, спешат к отцу-хану со слезливой вестью о том, как их отважного брата поглотили злые болотные духи в неравной борьбе. Очень трогательная история. У вас, степняков, это в крови, да? Бросать своих умирать. Или даже помогать им в этом.

Ее слова были как соль на открытую рану. Но в них не было злобы, лишь холодная, жестокая констатация факта. И Инсин не мог ей возразить. Потому что Кейта говорила правду — ту самую правду, от которой он бежал всю свою жизнь.

— Это… не весь мой народ такой, — тихо произнес юноша, и это прозвучало жалко даже для него самого.

— Да неужели? — Кейта надменно вскинула бровь. — А мне показалось, что это ваш фирменный стиль. Прийти, взять то, что тебе не принадлежит, а тех, кто мешает — хоть родной брат, хоть целый народ — втоптать в грязь. В прямом и переносном смысле!

Степной воин молчал, опустив глаза. Что он мог сказать? Что он другой? Что он не такой, как его отец и братья? Сейчас, спасенному своим врагом после предательства собственной семьи, эти слова казались Инсину пустыми и бессмысленными. Кейта была права во всем. Шаманка смотрела на поникшую фигуру, и лед в ее голосе на мгновение треснул. Она сама не понимала, зачем говорит эти жестокие слова. Возможно, чтобы убедить саму себя, что он — враг. Что между ними не может быть ничего, кроме ненависти. Чтобы заглушить то странное, теплое чувство, что родилось в ее груди, когда тот, кто практически преступил границу жизни и смерти, сделал свой первый вдох.

Кейта со вздохом поднялась с места, отряхнув свои одежды.

— Можешь идти, — бросила она ему. — Я оставила тебе бурдюк с водой и кусок вяленого мяса. Дорогу к своему улусу, надеюсь, найдешь сам. Или мне нарисовать тебе карту на болотной жиже?

Инсин поднял на девушку глаза. В них больше не было ярости или гордыни. Лишь бесконечная усталость и… что-то еще. Что-то, что заставило ее сердце снова сжаться.

— Зачем? — спросил он тихо. —