Евгений Кузнецов
Да будет воля моя
Все это дам Тебе, если,
пав, поклонишься мне.
Мф. 4.9
Пролог
Полночь. Ясное и глубокое звездное небо с диском полной луны в мгновение ока затягивает грязно-серая непроглядная мгла. На монастырский двор налетают порывы шквалистого ветра. В воздухе носятся облака пыли и слышатся обрывки тревожного набата. Хлопают ставни на окнах, с крыш срывается черепица. Оглушительные раскаты грома чередуются с вспашками молний, разрезающими небосвод пополам. С жутким треском валятся могучие деревья на склонах горы. Монахи, перепуганные небывалым ненастьем, сбегаются к храму.
Тихий, размеренный уклад жизни мужского монастыря в одночасье нарушен разыгравшейся бурей и тревожным известием.
В келью настоятеля вбежал встревоженный наместник.
— Игумен, брат Симон пропал, — задыхаясь, сообщил он и, понизив голос до шепота, добавил: — А вместе с ним и «Либро Диаболи»[1].
Пожилой настоятель обернулся, и в его глазах сверкнул огонек от горящей перед образом Спасителя лампады:
— Ты молвишь про нашего библиотечника, что ли?
— Про него. Как отправился он в катакомбы на сорокадневный пост, аки Иисус Христос в пустыню для искушения от дьявола, так в положенный час и не воротился.
Настоятель печально вздохнул, огладив седую, длинную бороду, покачал головой и негромко вымолвил:
— Не по силам выбран был подвиг, ох, не по силам. Боюсь, поразила его душу язвою гордыня. Вели братии помолиться за спасение бессмертной души брата нашего Симона. Ступай с Богом.
Наместник склонился в полупоклоне и безмолвно покинул келью настоятеля.
Настоятель вновь обратился к светлому лику Спасителя. Он осенил себя крестным знамением и беззвучно, лишь одними губами, начал читать молитву.
* * *
По узкому, темному тоннелю, грубо вытесанному в скальной породе, пригибаясь, торопливо шел невысокий и коренастый мужчина в длиннополом монашеском одеянии. Накинутый на голову капюшон скрывал его лицо. В одной руке монах нес перед собой чадящий смоляной факел, освещая себе путь. Другой рукой он бережно прижимал к груди ветхий манускрипт в потертом кожаном переплете.
Тяжелое дыхание и звуки шаркающих шагов монаха, отражаясь от каменных стен, многократно усиливались отдаленными отзвуками где-то позади него, и он то и дело замирал на месте и подолгу вслушивался в тишину катакомб и вглядывался в непроглядный мрак. Только удостоверившись, что находится совершенно один в этом жутком месте, монах двигался дальше. Катакомбы петляли, словно запутанный лабиринт, однако монах уверенно шел вперед, узнавая какие-то тайные, ведомые лишь ему одному ориентиры.
За очередным поворотом монах оказался на распутье. Коридор расходился в обе стороны, вправо и влево. Монах раскрыл манускрипт на заложенной полоской кожи странице. На весь разворот была оттиснута гравюра, в мельчайших деталях изображающая запутанную схему какого-то хитроумно устроенного многоуровневого лабиринта. Монах в задумчивости прочертил пальцем по гравюре невидимую линию. В одном из коридоров лабиринта таилась смертельно опасная ловушка, другой же вел к нужному месту. Главное было правильно выбрать направление.
— Виа Долороса — висе верса[2], — вслух прочитал монах латинскую надпись на гравюре.
Монах захлопнул манускрипт и еще раз огляделся по сторонам. Ошибка стоила бы ему жизни. Он перекрестился и свернул влево. Длинный и прямой проход оканчивался узким арочным проемом, из которого веяло зловонием. Поморщившись, монах просунул в проем руку с факелом и заглянул внутрь. Ничего током не разглядев, он протиснулся под арку и огляделся вокруг себя.
Монах очутился в достаточно просторном гроте. Грот имел округлую форму, а его стены плавно переходили в куполообразный свод. С потолка с шумом падали на пол крупные капли, а по стенам стекали струйки воды и утекали неведомо куда. В воздухе удушающе пахло сероводородом. Морщась от скверного запаха и щуря глаза, монах сделал несколько шагов вперед, как вдруг споткнулся обо что-то твердое. Чудом сохранив равновесие, он невнятно выругался и посветил факелом себе под ноги. Прямо перед ним на полу был установлен прямоугольный каменный постамент, высотой с локоть. Факел в руке монаха задрожал. На серой каменной поверхности постамента был искусно высечен диковинный пентакль.
Монах склонился и благоговейно дотронулся до магического знака.
— Третья Печать Соломона, — прошептал он.
К стене над алтарем на уровне человеческого роста был приколочен грубый конус из почерневшего и поеденного коррозией железа. Монах установил в него древко горящего факела, затем расположил на краю алтаря свой манускрипт, а сам встал на колени перед ним. Он открыл книгу на другом заложенном месте. Свет от горящего над головой факела был неровен и тускл, но все же позволял разглядеть, что на странице слева был отпечатан в столбик короткий текст на латыни, а на гравюре справа была изображена обнаженная женщина, то ли горящая, то ли состоящая из огня. Огненная женщина стояла на невысоком постаменте в центре каменного грота со сводчатым потолком и проистекающими по стенам водами — все в мельчайших деталях соответствовало окружающей монаха обстановке.
Скинув капюшон, монах отер рукой вспотевшее лицо и обритую наголо голову. Он полез куда-то в складки своего рубища, и в следующий момент в его руке блеснул короткий клинок кованого ножа. Монах вытянул левую руку над алтарем и, стиснув зубы, решительно полоснул острозаточенным лезвием по раскрытой ладони.
— М-м… — простонал он от боли.
Из глубокого пореза выступила кровь и стала наполнять ладонь. Морщась от боли, монах сжал руку в кулак. На алтарь, в самый центр пентакля, упали крупные алые капли крови.
Не отстраняя руки, монах начал читать текст на латыни:
— Моту проприо, мутатис мутанди, претер натура, контра вим мортис[3].
Монах вдруг замолчал, заворожено глядя на гравюру на соседней странице манускрипта. Этого не могло быть, но гравюра начала оживать прямо на его глазах. Языки пламени, которыми была объята женщина на изображении, вдруг пришли в движение. Мало того, они стали объемными и приобрели желто-красный цвет настоящего огня. Всполохи пламени вздымались над книгой, но не опаляли ветхий пергамент. Монах провел рукой над огнем. Огонь был холоден, словно лед, и совершенно не причинял ему боли.
Монах сглотнул ком в пересохшем от волнения горле и продолжил читать древний заговор, способный оживить даже изображение:
— Контра спем, аб инкунабулис ад инфинитум[4].
Огонь стал вздыматься все выше и все больше разрастаться, но монах уже не останавливался.
— Пер аспера, пер фас эт нефас, ад либитум![5] — закончил он.
Монах поднял голову. Прямо перед ним на алтаре, вышедшая прямо
