— С кем война? Когда это стало известно?

— Да, вроде, граф с соседом махаться будет. Там за него кто-то, за соседа кто-то. Да какая разница, чего они там выясняют? Пусть закон войны чтят, и нашему брату исправно платят.

— Слух же есть, — вклинился в разговор один из извозчиков. — У этих двух соседей, графов, старшие сыновья в возрасте. Десять лет, кажется, обоим. Дружили семьями, а тут пора невесту искать. А у князя одного дочери восемь лет, скоро выдавать. Её ещё четыре года и всё, сватать надо. Вот те два графа и зарубились, кому достанется. Князь-то повыше графа будет.

— Благородное занятие, за мелкую суку кровь лить, — мужик с оскалом гневно сплюнул.

— Как давно этот слух бродит? — спросил я у извозчика.

— Да год ему точно есть, — извозчик задумчиво скосил глаза на котелок с отваром. Один из бойцов как раз начал разливать его по кружкам. — Да больше, я его услышал даже раньше, чем про тебя слух. Ну, что в академии кого-то выпустили особенного.

— Стало быть, война, — прошептал я, на что остальные понятливо закивали. Я принял свою кружку, отпил горького отвара с привкусом малины, и едва не сплюнул. Не из-за отвара, но из-за скверного предчувствия.

Вот же белобрысая сука. Даже не надо ставить свой хвост на отсечение — Хубар всяко был в курсе назревающего конфликта, так ещё и мог приложить руку к его определённому развитию. А если Хубар как-то смог поговорить с длинноухими и рассказать о поведении нежити на Чалой равнине, во время инцидента с наёмниками — то вполне мог и оказать определённое влияние на благородные семьи. Конечно, есть небольшой шанс, что Хубар не подстраивал мой проезд к Собору Магласии через горнило войны. Но паранойя крупной наждачной бумагой скребётся в груди, намекая на возможные «приключения» на мой бедный укороченный хвостик.

* * *

На следующий день я вышел из лагеря спозаранку, едва солнце начало освещать землю сквозь густую крону деревьев. Я бы вышел ещё ночью, но из-за двух событий пришлось задержаться. Консерва ведь не видит в темноте, вот и пришлось дожидаться хоть небольшого просветления. Второе же событие меня несколько сбило с толку.

Я собираться начал, пока в лагере спали все, кроме дежурившего мужика с волчьим оскалом. Он смотрел, как собаки радостно виляли хвостами, получив от меня куски хлеба. И он видел, как спавший в клетке гусь зашипел, когда я насыпал тому немного зерна. Нутон съязвил, что птица догадывается о своей судьбе и откусит мне лицо, и недовольно покачал головой, потому что настолько жирную птицу он бы хотел видеть на вертеле.

Все проснулись, позавтракали, и мы с Консервой взвалили на плечи поклажу: девка взяла рюкзак с провиантом, а я лишь клетку с гусем, и взяли по поводку, чтобы вести собак. И тут девочка прилипла ко мне. Она не хотела оставаться в лагере, клялась собраться быстро и не отставать.

Очень скоро девочка успокоилась и пообещала дождаться меня, только попросила обязательно вернуться, потому что она — где-то здесь. А всего-то надо было напомнить про недавно купленную книгу. Ещё в городе до Трайска я успел в книжарне прикупить сборник рассказов «Сказания дяди Грияса», там простенький текст и несложные истории — самое оно тренировать чтение и речь. Я протянул девочке эту книгу с заданием хорошенько всё прочитать, потому что вечером вернусь и всенепременнейше проверю её успехи. Девочка нижней рукой прижала куклу к животу, одной нижней и одной верхней взяла книгу, а оставшейся свободной взяла меня за руку и чуть притянула к себе.

— Соя — здесь, — произнесла та жалобно, с надеждой и какой-то тоской.

— Здесь ты, здесь, мелкое наказание моей скверной жизни, — я растрепал девочке волосы и показал на палатку. — Сиди в ней и дожидайся меня. Другим не мешай и не приставай. Я буду поздно. Пообедаешь, попьёшь отвара и возвращайся в палатку. С ужином так же. Захочешь в туалет — иди сразу. Потом не забудь помыть руки. Всё поняла?

— Да, хозяин, — девочка низко поклонилась. Меня хоть в очередной раз передёрнуло от этого «хозяйканья», но ещё рано запрещать это слово.

— Возвращайтесь целым и невредимым, добродушный господин, — с ехидцей мурлыкнула женщина. — Ой, простите. Я хотела сказать — добродушная нянька.

— Не смешно, — процедил я, чем вызвал смешки. Но по-другому ответить я не мог, потому что не знал ответа. Всё связанное с девочкой у меня впервые, и я не знаю, как реагировать на происходящее. Одно знаю точно — я всё делаю правильно, пока ребёнок не болеет и улыбается. Да и то, это слова не няньки, а какого-то отца.

Девочка смотрела мне вслед щенячьим взглядом, едва не плача. Казалось, что я оставлял на съеденье зверям в глухом лесу ставшую ненужной собачку, преданную и любящую. Малышка шмыгнула и помахала мне рукой, прежде чем мы с Консервой окончательно скрылись за деревьями.

Мох в осеннем лесу после недавнего дождя не просох, и накопленной влагой чавкал под ногами. Мы шли молча. Я изредка останавливался и поднимал руку, намекая Консерве не издавать ни звука. «Чувство магии» показывало где-то впереди маячившие звёздочки, перемещавшиеся группками, но всегда предосторожность оказывалась напрасной. Звёздочки были тусклыми, а ярки они только у высших разумных и монстров, они же низшие разумные.

Вот, кстати, почему именно так? У животных и у порождений олицетворение сосредоточения маны всегда чувствуется тусклым, а у всех разумных оно яркое. Это странно. Животные и высшие разумные существовали задолго до прихода скверны, но именно она породила порождений и монстров. И как же такое может быть, что у вторых не только мана похожа на ману высших разумных, но ещё и лог-листы и влияние «системы» одинаково? И это ладно, но почему у порождений…

— Нет, я об этом дерьме думать не буду, — я мотнул головой до боли в шее, стараясь выкинуть неприятные мысли.

— Господин? — осторожно спросила Консерва, едва не влетев в меня.

— Вспомнил то, что вспоминать не надо, — я раздражённо сплюнул.

Липкое чувство страха извивающимся спрутом обвило сердце, пришлось несколько секунд постоять с закрытыми глазами и мерно дыша, отгоняя страх. Моё сознание должно быть чистым, а