— Нона водила Сою… меня водила на рынок. Нона рассказывала о монетах… эти… детях?

— Деньгах?

— О деньгах! — радостно прощебетала девочка. — Нона… сначала показала Сое монеты, рассказала о них. Здесь есть большой и маленьких золотой, вот. А ещё серебряная… забыла. Но оно больше полушки. Ой, серебряная чеканка и полушка, вот! А ещё медяк, один и два. Нона обучила, мы пошли на рынок. Соя сама платила. Нона дала монеты, Соя купила сыр, на кухню.

— То есть, ты умеешь всякое на рынке покупать? — устало спросил я, не в силах бороться с постоянным упоминанием имени девочки. Та сперва обрадовалась моему вопросу, но призадумалась.

— Всякое?

— Знаешь слово «разное»? Это синонимы.

— Синонимы?

— Мелкое наказание моей скверной жизни, — я помассировал переносицу. — Смысл у слов одинаковый. Понимаешь?

— Всякое — это разное? — девочка широко раскрыла глаза от осознания глубинных глубин.

— А разное — это всякое, — отмахнулся я. Хотелось ещё сказать, что «не всякое — разное», но это с лёгкостью поломает неокрепший детский мозг.

— Да, Соя… — начала щебетать девочка, но заметила мой хмурый взгляд. — Я могу всякое покупать.

— Может быть, я проверю твои способности. Сначала надо уйти из княжества.

— Уйти? Мы… — девочка шумно проглотила подступивший ком к горлу и с мольбой посмотрела на меня. — Мы… не… — начала мямлить та, да слов не могла подобрать.

Я коротко сказал, что не в церковь. Девочка тут же нервно выдохнула и проморгалась, отгоняя слёзы. И похлопала ручками по подлокотнику кресла: — Да, не в церковь. Вместе. Соя — здесь, здесь.

— И здесь, и там, и тут, и сям, и по полям, и по лугам, и по неведомым путям, — на последней фразе я резко хлопнул в ладоши перед лицом девочки. Ту дёрнуло, она чуть отступила и ошарашенно уставилась на меня. — Я уже говорил, что тебя в церковь не отдам. Забыла?

— Нет, не забыла. Спасибо, — робко промямлила девочка, рассматривая новые туфельки.

Ложиться спать ещё рано. Я спросил у девочки, чем она занималась по вечерам, когда заканчивала учёбу с гувернанткой. Оказалось, что приходила в комнату, садилась в кресло и ждала, пока Нона не придёт и не скажет ложиться спать. Игрушек или чего-то подобного у девочки нет, да и какие вообще игрушки у детей в средневековом мире? Всяко деревянные, благо что не прибитые к полу.

— И вот так сидела в кресле до самого отбоя? Ничего не делала? — спросил я.

— Нет, делала, — промямлила девочка, кожа её лица вместо светло-фиолетовой стала пунцовой, а чуть закрученные у кончиков длинные уши умилительно дёрнулись. — Соя… думала о рассказах. Хозяин вернётся и Соя… я расскажу всё. Всё расскажу, да.

— Ну тогда рассказывай, я ве-е-есь во внимании, — я скрыл сарказм в голосе. Девочка заулыбалась и невпопад затянула о прошедших днях, чего делала, куда смотрела и что видела.

Я девочку не слушал, размышляя о ближайшем будущем. Три дня на составление карт, и я покину княжество. Точнее — мы покинем, я потащу девочку с собой. Всё ещё не понятно, зачем она мне сдалась, но и бросить её как-то неправильно. Не очень умно тащить её в главное здание Всеобщей Церкви на южном материке, но и глупо оставить одну. Она ведь троптос, а таких без присмотра разорвут на части.

В Трайск мне вернуться придётся, «структурной прочности» посоха осталось на пятьсот активаций «умений». Если Хубар в своём послании намекал на истребление нежити, то мне нужна замена. Но проблем не возникнет — я предупредил церковника о своей задержке и что прибуду по снегам. Потребуется тёплый комплект одежды, но и его я возьму из Трайска.

Я думал о тяжёлых делах с церковниками и долгой утомительной дороге, а девочка взахлёб перечисляла события прошедшей недели. Историю про дымчатого кота, с истошным криком гонявшегося по двору за крысой и чуть не вытоптавшего одну из клумб, девочка рассказывала в третий раз.

Что мне делать с этим ребёнком? И будь она уже взрослой девушкой, попавшей в рабство из-за долгов, то я бы продал её обратно или убил, а будь она преступницей, то просто бы убил. Но этот ребёнок оказался в подвале церкви спустя месяц после рождения. Судьба незавидная, но я-то тут при чём? «Мы в ответе за тех, кого приручили»? Нет, такого мне не надо — но девочку-то куда деть? Убить ни в чём не повинное дитя я прямым образом не смогу, а косвенно подстраивать какой-то инцидент уже не хочется.

Чувствую, что девочка превращается в подобие брелока — висит и ладно, и не страшно потерять. Но я лукавлю, притом самому себе. Это дитя может пригодиться, ведь на неё не реагирует скверна.

Как вообще церковники проморгали подобное? Знай они об этом, и от девочки не избавились бы как от протухшего куска мяса. Избавились из-за отсутствия роста? И почему не попробовали отпаивать её молоком, включая грудное? Ведь это вполне логичное решение. Вряд ли у церковников не нашлось денег, значит, дело в другом. Неужели таких детей у церкви сотни, что можно ими вот так разбрасываться? Не знаю, но чем дольше я думаю об этом, тем сильнее скверное чувство в груди извивается мотком колючей проволоки.

Я зевнул, широко и протяжно, после изнурительного месяца организм требовал отдыха. Я сказал девочке готовить постели ко сну. Та поспешила начать с моей кровати, но остановилась и робко похлопала ладошкой по перине.

— Да делай что хочешь, — отмахнулся я, не в силах пререкаться.

Девочка низко поклонилась и оставшееся время не спускала широкой улыбки с лица. Даже когда нырнула под одеяло и высунула голову, даже когда попыталась прижаться ко мне и получила отказ — это мелкое наказание моей скверной жизни искренне радовалось моей компании.

Арка 23

Шепот

Арка двадцать третья

Шёпот

Глава 1

Два часа назад вереница телег въехала в один из крупных городов Арнурского королевства. Чуть больше часа назад я оплатил два пассажирских места в отходящем через два дня караване. Меньше часа назад я шёл с сумкой на плече, ступая по мощёным улицам города и выверяя шаг, чтобы идущая рядом девочка не сильно отставала. Она частенько зевала, но даже так не отпускала край