Какие бы цели Шрам ни преследовал, затевая эту странную прогулку, результат превзошел все, даже самые смелые ожидания. Едва закрылась за моей спиной дверь в нашу каюту, как мы набросились друг на друга, будто одичавшие, оголодавшие звери. Возбуждение затмило воспаленный разум, и реальность для меня превратилась в руки и губы, откровенные, не всегда нежные ласки, каменный член Шрама, не желающий покидать мое тело, и бесконечную череду ярких оргазмов. После которых в один прекрасный момент я провалилась в уютную и мягкую черноту…

Проснулась я резко. Будто кто-то меня столкнул с кровати. И некоторое время не могла понять, где я и что вокруг происходит. В каюте было достаточно темно и тихо. Рядом едва слышно дышал во сне Шрам, лежа на спине и запрокинув за голову правую руку. Он не удосужился одеться или как-то прикрыться после секса, и сейчас по его обнаженному, скульптурно вылепленному телу бродили блики от работающей аппаратуры, завлекательно скользя по кубикам брюшного пресса, литым плитам грудных мышц и жесткому кусту лобковых волос. Я сглотнула сухим горлом. Это тело стало моим наваждением, моим персональным наркотиком. И лекарством от всех бед. Вот только общего будущего у нас с ним не было. Мы с буканьером были словно из разных миров. И от этого я ощущала жуткую, сосущую пустоту внутри.

Настенный хронометр показывал четыре часа утра по внутреннему времени корабля. Вставать было еще очень рано. Но, перевернувшись на другой бок, я так и не смогла избавиться от ощущения близкой потери. Правда, повозившись немного на месте, я сообразила, что сосущее чувство — это всего лишь голод. Вздохнув с облегчением, я аккуратно перебралась через спящего мужчину и натянула на себя футболку Шрама, слишком широкую для меня, особенно в плечах, но зато прикрывающую все, что нужно, и создающую впечатление защищенности. Стесняться, в общем-то, мне было некого. Но принимать пищу в обнаженном виде было неловко.

Меня терзал настолько интенсивный голод, что я выбрала в автомате лазанью, которую не особо любила, но которая хорошо и надолго насыщала мой организм, и белково-витаминную болтушку. Для очень раннего завтрака сойдет. А ожидая, пока автомат приготовит еду, прислонилась головой к стенке рядом и задумалась над тем, что меня ждет впереди. Наверное, впервые с момента попадания на корабль Шрама.

До сих пор я не отдавала себе отчета в том, насколько я стала зависима от буканьера. И это был не только быт, защищенность и забота, которых я не знала после смерти родителей. Сегодня я внезапно осознала, что значит для меня тело Шрама, секс с ним. Осознала, что непозволительно привязалась к тому, с кем общего будущего просто не могло быть. Он — модификант, явно участвовал в незаконных операциях. То есть, у него проблемы с законом. А я… Служащий Тайного отдела Звездного флота Альянса. И…

Я трусливо обрадовалась, когда пискнул пищевой автомат, извещая меня о готовности завтрака и давая возможность отложить на потом пугающие размышления. Нет, я понимала, что решение придется принимать все равно. И, возможно, гораздо быстрее, чем я надеюсь. А к этому тоже нужно быть готовой психологически. Но здесь и сейчас я отмахнулась от пугающих дум, подхватила контейнеры с горячей едой и отправилась в соседнюю комнату. Меня там ждал недочитанный дневник. И если мне повезет, то хотя бы некоторые ответы на скопившиеся вопросы.

…— Ты знал! — со злобой выплюнул мне в лицо Фадор, едва за пришельцами закрылась дверь.

Пойманная крыса в его руках пискнула, дернулась и навеки застыла со свернутой шеей. А я содрогнулся. Я понимал, что Фадор, скорее всего, отреагирует агрессивно, когда узнает о происходящем. Но не ожидал, что агрессия выльется в желание убивать. Сглотнув сухим горлом и потрясенно глядя на трупик животного в руках напарника, потому что смотреть ему в лицо мне не хватало мужества, я кивнул. А потом осторожно, опасаясь разозлить Фадора еще больше, добавил:

— Нечаянно подслушал сегодня утром у выхода из лаборатории. Они говорили о том, что некий Дуран погиб и теперь не будет больше поставок продуктов, энергоносителей и сырья. А наши исследования больше никому не нужны. И обсуждали возможность сбежать, бросив нас на произвол судьбы. Тот, что постарше, колебался. И вот, видимо, решился, наконец.

Взрыв со стороны Фадора, которого я так опасался, не произошел. Килл выслушал меня с окаменевшим лицом и не издал ни звука. Видимо, что-то обдумывал. Спустя пару долгих, практически бесконечных минут, так же молча он начал пробираться между клетками на выход. А добравшись до шкафов, где содержалось все необходимое для ухода за лабораторными животными, и стояли баки для биологических отходов, Фадор вдруг остановился, будто не зная, что дальше делать и куда идти. Я наблюдал за ним, стоя у клеток, сам не зная почему, опасаясь подходить ближе. Однако килл оказался гораздо сильней, чем я о нем думал. Спустя непродолжительное время он сумел все-таки взять свои чувства и эмоции под контроль. Вздохнул, будто проснулся. Посмотрел на зажатый в руке трупик и с отвращением зашвырнул его в бак. Огляделся по сторонам, заметил меня, все еще жмущегося к клеткам. Встретившись взглядом с Фадором, я неожиданно испытал стыд за свою трусость, и вообще за свое поведение.

Я отлепился от клеток и сделал шаг навстречу киллу. Фадор вдохнул:

— Все, значит? Финишная прямая?

Я неопределенно передернул плечами в ответ. У самого в голове еще не уложилось то, что мы обречены. Но Фадору хватило и такой моей реакции. Он кивнул, приглашая следовать за ним:

— Пошли осмотримся. Потом решим, как правильнее поступить.

* * *

Спустя два часа…

Мы с Фадором, не обращая внимания на удивление попадавшихся навстречу коллег, облазили всю лабораторию. Выводы оказались неутешительными: ученые остались в полном одиночестве. Ни охраны, ни обслуживающего персонала. Хотя последних мы все-таки нашли в самом дальнем углу. Запертыми в бытовой комнате. Охрана же исчезла.

Беспрецедентная жестокость тех, кто обязан был нас охранять, поразила меня так, что я впал в состояние, близкое к депрессии. Но жалеть себя было