Я пошевелил пальцами на ногах, вспоминая жгучий, проникающий до костей холод Плутона. Ничего. Лишь чувство полного, совершенного здоровья. Я провёл рукой по рёбрам, где ещё недавно цвели синяки от допросов Черволицых. Кожа была гладкой и чистой. Та всепроникающая усталость, въевшаяся в мышцы и разум за недели плена, борьбы и страха, испарилась, будто её и не было. Я чувствовал себя не просто отдохнувшим. Я чувствовал себя новым.

Рядом тихо лежала Крошка. Её обычная настороженность и колючесть сменились тихим, почти благоговейным удивлением. Она смотрела на свои руки так, как будто видела их впервые.

«Исцеление — это не починка сломанного, а возвращение к замыслу», — прозвучал в сознании голос Материни. Она стояла неподалёку, её силуэт был спокоен и неподвижен, но её присутствие заполняло всё пространство теплом. «Ваши тела помнят, какими должны быть. Мы лишь убрали помехи».

Крошка села, её движения были плавными, не по-детски грациозными. «Мы вас больше никогда не увидим?» — её вопрос был прямым, без тени кокетства или жалости к себе. Чистый запрос информации.

Голос Материни наполнился едва уловимой грустью. «Вселенная велика, дитя, но не бесконечна для тех, кто знает пути. Наша встреча не была последней, юные жизни, но следующая произойдет в иное время. Ваши дороги теперь лежат в одном направлении, а моя — в другом».

Я сглотнул ком в горле. Все мои инженерные навыки, вся моя прагматичность оказались бесполезны перед этим простым чувством прощания. «Спасибо… за всё, — выдавил я. — Вы спасли нас. Вы спасли всех».

«Вы спасли себя сами. Ваша стойкость была вашим щитом, ваше сострадание — вашим оружием. А теперь примите прощальный дар».

Материня протянула к нам свои тонкие конечности. В них не было флешек, дисков или каких-либо носителей, которые я мог бы опознать. Там лежали два маленьких, гладких, словно отполированных речной водой камня. Они слабо светились изнутри тёплым, молочным светом.

«Это не оружие, — пояснила она, когда мы взяли их. — Это знания. Семя. Фундаментальная физика, медицина, сельское хозяйство, энергия. Всё, что нужно вашему виду, чтобы сделать следующий шаг и избежать ошибок прошлого. Оно не обрушится на вас лавиной. Оно раскроется постепенно, через умы тех, кто будет готов его принять. Ваша задача — просто доставить его на Землю. Это ваш последний и самый важный груз, Кип».

Камень в моей ладони был тёплым и едва заметно вибрировал. Я не понимал информацию, заключённую в нём, но я ощущал её. Это было похоже на то, как стоишь на берегу океана: ты не видишь дна и другого берега, но чувствуешь его необъятную мощь. В моей руке лежала целая Александрийская библиотека будущего, и её вес был почти невыносим.

Нас провели в другую комнату. Если её вообще можно было так назвать. Это была просто идеальная сфера, стены которой переливались мерцающими, неземными узорами, похожими на поверхность мыльного пузыря размером с дом. Материня остановилась в проёме.

«Прощайте, юные жизни. Растите мудро».

Проём плавно затянулся, не оставив даже шва. Мы с Крошкой остались одни в центре сияющей пустоты. Ни кресел, ни ремней, ни поручней. Ничего, за что можно было бы ухватиться.

И как это должно работать? — пронеслось у меня в голове. — Нас просто распылят на атомы и соберут обратно где-то на лужайке Белого дома? Я привык к паяльнику и гаечному ключу, а теперь должен довериться… чему? Магии?

И тут комната исчезла.

Вокруг нас не было ни черноты космоса, ни россыпи звёзд. Было… всё. И сразу. Вихри света и образов пронеслись мимо, но не мимо, а сквозь нас, и я с ужасом понял, что время потекло вспять. Вот величественный зал суда Ланадора, его колонны из света рассыпаются в пыль. Вот утопический мир Материни, сворачивающийся в точку. Вот спасательный корабль, который только что появился, теперь втягивается обратно в небытие. Вот ледяная пустыня Плутона, и память обжигает меня её мертвящим холодом. Вот железные коридоры тюрьмы. Корабль Черволицых. База на Луне. Моя первая камера…

Картинки мелькали с невообразимой скоростью, их невозможно было уловить сознанием, но я знал, что это наш путь, прокрученный назад. Полную тишину сменил низкий, всепроникающий резонанс, который ощущался не ушами, а каждой клеткой тела. Меня одновременно вдавливало в самого себя и растягивало во все стороны. Чувство полной невесомости и невыносимого давления.

Инстинкт взял верх. Моя рука слепо метнулась в пустоту и наткнулась на ладонь Крошки. Я тут же крепко сжал её. Она сжала мою в ответ — её хватка была отчаянной, почти болезненной. Даже гений был напуган до смерти.

И потом — вспышка.

Глава 18

Не было ни вспышки, ни гула. Последнее, что отпечаталось в памяти — это тихое сияние корабля Материни и беззвучное прощание, которое было скорее пониманием, чем словом. А в следующий миг… я стоял.

Здесь.

Посреди своей комнаты.

Первым ударил запах — знакомая до боли смесь паяльной канифоли, остывшей пыли на радиолампах и старых бумажных книг. Под подошвой моей обуви — не металлическая палуба Ланадора, а родной, привычный скрип половицы у стола. Резкий, почти оглушительный контраст. Вместо озоновой стерильности и космического сияния — знакомый до боли беспорядок.

Я инстинктивно осмотрел себя. Руки. Ни царапин, ни синяков, ни следов от ледяных ожогов Плутона. Тело гудело силой, как после долгого, восстанавливающего сна. Мой взгляд метнулся к настенным часам. Длинная красная секундная стрелка замерла, дёрнулась и продолжила своё движение. Время было ровно то же самое, что и в тот момент, когда я покинул дом. Прошла буквально секунда.

Вечность, сжатая в одно мгновение.

Не может быть, подумал я. Плутон… суд… Материня… Этого не было?

Но тут я почувствовал в кармане гладкую, тёплую тяжесть. Я вытащил руку. На ладони лежал маленький, словно отполированный речной водой камень, слабо светящийся изнутри молочным светом. Он был здесь. Он был настоящим. Неопровержимым доказательством.

Внезапно я осознал, насколько я один. Абсолютно. Ни Крошки с её гениальным сарказмом. Ни Материни с её вселенским спокойствием. Только я и тайна, способная свести с ума.

Мой взгляд скользнул по столу. И среди привычного хаоса схем и инструментов я заметил плотный кремовый конверт, слегка присыпанный канифольной пылью. Официальный, с тиснёным гербом в углу. Массачусетский технологический институт.

Моё сердце, вернее, та его часть, что принадлежала прежнему Кипу Расселу, сделало кульбит. Рефлекс