«Ты тщетно ищешь ответ. Твоя книга лишь доказывает правильность нашего пути. Не бывает Вечного Пата, вечным может быть лишь мат», – усмехнулся Зоам. Да, ты снова подготовился к встрече, старый враг.

«Сорняк губит розу не потому, что ему негде жить. Он губит её потому, что ущербен и не может насладиться её красотой», – произнёс Сунил. Казалось, что от его слов повеяло запахами цветущих роз.

Действительно, красота для Несогласных – сила. Они не могут насладиться тем, чего не понимают. Они ущербны, они слепы…

«Это я не могу увидеть красоту розы, или это ты не в силах подняться выше и разглядеть, что роза – лишь шипастый бесплодный куст, зря потребляющий солнечный свет?» – а от слов Зоама веяло зимним холодом.

Как можно переубедить того, кто не просто слеп, а слепо уверен, что слепец тут ты? Что, если в голове у незрячих тоже будут цвета? Например, большие объекты они будут видеть красными, а маленькие – синими. Как ты, зрячий, убедишь их в том, что всё совсем не так?

«Красота цветка – в глазах смотрящего», – грустно резюмировал его мысли Кумари. Да, друг, всё верно. И, как всегда, кратко и достойно. Я бы так не смог. Впрочем, что-то подобное когда-то сказал Оскар Уайльд.

«Вы пытаетесь словами доказать мне свою правоту, но я могу доказать её делом. Когда моя раса прилетит и уничтожит вас, вы поймёте, что были неправы», – с удовольствием маньяка сообщил фантомный Зоам.

Да уж. Их красота в том, чтобы убить, раздавить. «Ты можешь», и «Ты делаешь» – для них синонимы. Быть сильным и не пользоваться силой равнозначно слабости. Если другие Несогласные расы можно запугать и поставить в положение Вечного Пата, то как быть с З’уул?

«Тигр не убеждает лань, что он сильнее её», – прошептал гуру словно бы только для Петра. Однако зууланин услышал. «Да, он играет с ней, отпуская и снова хватая за горло, пока лань не осознает свой конец», – быстро и насмешливо ответил он.

И тут Пётр понял то, что происходит. Озарение пронзило его насквозь. Спасибо, Сунил, друг. Спасибо, Зоам, враг. Вы оба очень помогли. Теперь он знал, что делать и как окончательно победить З’уул…

* * *

…Вчера началась стрельба, и Антон Лукьянов, хотя и не была его смена, быстро собрался и убежал принимать пост. Молодой и горячий. Он же не сможет даже прицелиться из пистолета, не сможет нажать курок. Но его коллега проявил лучшие мужские качества в тот момент, когда потребовалось. Пётр сильно переживал за него, но сам, учитывая возраст, не решился примкнуть к добровольцам, сидя дома, волнуясь и дописывая книгу, чтобы отвлечься.

Однако, когда Антон возвратился и рассказал ему страшную весть о похищении Мари Нойманн, а также о передавшем весть Предтече, Григорьев словно оказался на эмоциональных качелях, чего раньше с ним не бывало. Его разрывало любопытство, но сострадание сдерживало в нём учёного. Ему хотелось броситься к Диме и обнять, но здравый смысл подсказывал, что сейчас не время. Эмоции побеждали логику, логика отрицала эмоции, всё перемешалось. И лишь когда он услышал весть о том, что Артур Уайт летит сюда, то понял, что уже можно.

Чтобы найти Волкова, он позвонил Рашми Патил-Кинг. И не прогадал. Русский сидел в своей квартире, а его верная подруга пришла вместе с сынишкой, чтобы, пока её муж занят, помочь другу в тяжёлом испытании. Рашми не была уверена, что навестить Диму сейчас – хорошая идея, но лучшей у Петра не было, и он пришёл. Пришёл, как и полагается, с бутылкой водки, которую умудрился найти в загашниках местного магазинчика за баснословные деньги.

– Пётр, здравствуйте ещё раз. – Рашми, на которой и самой лица не было, встретила его в дверях. – Вы простите, у нас толком нет ничего перекусить, Дима есть отказывается, спать тоже, Айк где-то носится, а у Тома режутся зубки, и я… – в этот момент где-то в зале заплакал малыш, и она закрыла глаза руками.

Бедняга, они с Мари лучшие подруги, девушка и сама в шоке, так как на неё свалилась вся эмоциональная тяжесть ситуации. Понятно, что наступил тот момент, когда сдержаться не оставалось сил. Пётр обнял Патил.

– Тихо, тихо, Рашми… Всё наладится, я обещаю. Я… я лично обещаю, что всё будет хорошо. Вы мне верите?

Девушка всхлипнула и кивнула.

– Ну вот. Я займусь Дмитрием, а вы займитесь сыном, хорошо? – он улыбнулся.

Григорьев прошёл в зал и увидел Волкова, сидящего на полу в углу, до боли равнодушно глядящего в пол. Пётр подошёл к кухонному уголку, нашёл две чашки, из холодильника извлёк полупустую банку немецких маринованных огурчиков, вывалил её в тарелку, и со всем этим добром направился к Диме, после чего, кряхтя сел рядом и поставил тарелку, чашки и бутылку между ним и собой. Потом аккуратно извлёк пробку, налил на глаз и подал Волкову чашку.

– Выпьем, – просто сказал он по-русски. Дима посмотрел на него, на чашку, снова на него. Он молчал. Глаза были красными и бесконечно уставшими. На висках проглядывала неожиданная в его возрасте седина.

– Пётр Влади… – он попытался поставить чашку, но Григорьев удержал его руку.

– Выпьем, Дмитрий, – повторил он. – Так надо.

Дима пожал плечами и выпил.

– Закуси. – Пётр, тоже выпив, подал ему огурчик. Волков безропотно съел его.

Этот ритуал он повторил ещё три раза и, когда бутылка более чем наполовину опустела, отставил её в сторону. Рашми, сидящая на диване с сыном и гладящая его, смотрела на них с усталостью и любопытством. Девочка, не сомневайся. Если старик Григорьев хоть как-то понимает душу Волкова, то это то, что ему сейчас нужно.

– Теперь рассказывай, Дима, – сказал он снова на русском.

– Пётр Владимирович, я не могу без неё. Я… боюсь, и я бессилен, – тихо пробормотал Волков.

– Артур летит, так ведь? – спокойно ответил Пётр. В нём слегка заиграл алкоголь, который он, вообще говоря, не очень любил. – Ты же веришь в Артура? Он ведь никогда не подводил, правда?

Дима кивнул.

– Ты не будешь знать покоя, пока она не будет с тобой снова, Дима. Тебе будет тяжело, и никто не сможет тебя понять и утешить.

Слова произвели на Волкова странное впечатление. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не подобрал ответа и просто кивнул ещё раз.

– Значит, что бы ты ни делал –