Но не успела. Жгучая боль обожгла висок, а перед глазами поплыло.

Да уж, за нашими разговорами я совсем забыла о насущной проблеме!

Прикусила губу и проглотила очередной стон, рвущийся наружу.

— Кажется, начинаю понимать, как ты пробралась на станцию, — послышалось откуда-то сверху. Он, похоже, встал с лавочки и отправился обратно к ячейке с аптечкой.

Однако неожиданное событие нарушило все наши планы. Свет в отсеке утилизаторов моргнул. Блеснула красная лампочка аварийного отключения искусственной гравитации станции.

— Мать вашу, — ругнулся ренегат, — астероиды!

Вот это повезло!

— Но у нас есть система защиты, — возразила я. — Их просто собьют.

— Мы отключили все турели, — ответ ренегата не порадовал.

И в подтверждении его слов раздался громкий «Бабах!»

В ушах зазвенело, сознание помутилось, но я нашла в себе силы выхватить из стены аварийные ремни безопасности. Вот только куда их защелкнуть — не видела совсем. Свет погас. Станцию сильно тряхнуло. И я часто задышала, ощущая противное кислородное голодание. Неужели пробоина… Фаген дот!

Мозг отключился не сразу, пару минут я ещё вроде бы соображала и отчаянно глотала воздух сухим саднящим горлом. Сипела и что-то даже слышала из ругани ренегата, наверняка сейчас плавающего в невесомости, как рыбка.

Глава 3. Нелицеприятная правда

— Ей осталось жить не больше года.

Приговор всезнающего доктора медицинских наук, ныне изгнанного из систем конформации, прозвучал оглушающим выстрелом в тишине больничного отсека космической станции Ямг. Высокий, худой и седой специалист своего дела с живым интересом разглядывал эмоции капитана ренегатов Хорада и пытался понять, о чём он думает в этой связи. А внизу, под стеклянным чехлом, подключённая к системе жизнеобеспечения, лежала голая молодая девушка, накрытая ради приличия белоснежной простынёй. Свежее кровавое пятно угрожающе расползалось по ткани в районе живота и не предвещало пациентке ничего хорошего. Волосы на её голове были предусмотрительно обриты налысо на случай, если всё-таки придётся проводить экстренную операцию на мозговых тканях.

Гилем Натис поджал губы, стараясь унять неприятный ком в горле и подступающие к глазам слёзы. Он никогда в жизни не плакал и не сделает этого сейчас.

— Эта дура нарушила гормональный обмен во всём теле, принимая препараты для вызова менопаузы, и почти уничтожила себе щитовидку. Радиационный ожог после краткой разгерметизации, считай, её добил. Не знаю, что с вами было бы, если бы ты не затащил её в спасательную капсулу и не залез туда сам.

— Год, говоришь? — сипло уточнил Гилем. — И ничего нельзя сделать?

— Слушай, тут даже я бессилен. С той дозой радиации, которую она хапнула, я удивлён, что она ещё дышит. Но даже если удастся восстановить ткани щитовидки с помощью частичной или полной пересадки, молчу, где взять донора, то нынешнее её состояние — хуже некуда. Ферментный обмен нарушен. Поджелудочная железа отказывает. Приходится искусственно откачивать желчь, чтобы кислота не сожгла остатки живых ещё пока органов ЖКТ.

— Я могу стать донором.

— Допустим.

Док устало кивнул.

— Продлишь ты ей жизнь лет на пять. Но что делать с накопленной радиацией в печени и костном мозге? В лучшем случае она просто ослепнет, в худшем — не сможет двигать конечностями.

— И всё-таки, — упорствовал Гилем. — Не могу отделаться от мысли, что это всё моя вина.

— Что? Астероиды — твоя вина?

— Отключенные турели, — тихий ответ ренегата прозвучал до ужаса логичным.

Доктор сокрушённо вздохнул.

— Учти, я не знаю, как отреагирует её тело на твой биоматериал. Ситуация может быть самой неожиданной.

— Учту.

— Скорее всего, ей понадобится протезирование конечностей, если процесс восстановления затянется и возникнут побочные эффекты со стороны кровеносной системы.

— Учту, — в очередной раз ответил Гилем. — Это всё равно лучше, чем смерть, не так ли?

— Уж не знаю, не знаю, — не согласился доктор. — Иногда, моё мнение, пациенту лучше дать спокойно умереть, чем последние часы жизни мучить его инъекциями, анализами и бесполезными попытками спасти жизнь.

— Поэтому у тебя и отобрали лицензию, — едко высказался Натис. Однако тотчас опомнился, добавляя: — Твои слова идут вразрез с главной идеей врачевательства.

— Ты прав, — доктор обижаться не стал. — Но я тоже по-своему прав, поверь. За свою жизнь я многого навидался. И имею право на собственное мнение.

— Но это не наш случай, — упорствовал Гилем. — И прошу, не тяни время. Давай уже начнём поскорее.

— Для начала надо сделать экспресс-тесты на совместимость групп крови и резус-факторов, поэтому потерпи. Я вывел её из критического состояния, минутная задержка её не убьёт. — Доктор похлопал ренегата по плечу, прежде чем приступить к работе. — Но ты меня, конечно, удивил. С твоей способностью к регенерации ты мог бы стать спасением всего человечества, согласись на научные исследования, а ты прячешь ото всех свою особенность, даже подчинённым ни разу не помогал.

— Тебе не понять, — зло отмахнулся Гилем.

Мрачное настроение вернулось к нему, напоминая о минувших событиях, которые привели его к подобному существованию за пределами конформации Земли, за пределами космофлота Терры. Где он, блестящий курсант, подававший большие надежды, был направлен на секретную миссию в Хорад... где вынужденно остался из-за чужой ошибки.

Настаивать на более развёрнутом ответе доктор не стал, а молча отправился к шкафу с реагентами, чтобы приступить к оговоренному эксперименту. Неожиданно для себя самого он отметил возросший внутренний интерес к нынешнему случаю: в кои-то веки ему удастся заполучить биоматериал самого Гилема Натиса — успешного образца генной инженерии и последнего в своём роде выжившего после того, как подобная программа была свёрнута новым правительством конформации.

Глава 4. Возвращение

Диана Род

Сознание играло со мной злую шутку. То и дело открывая глаза, я вновь и вновь проваливалась в сон, в котором мне казалось, будто я лежу на операционном столе, а рядом со мной пристроен ещё один стол, на котором лежит он — ренегат.

Тягучая, протяжная боль по всему телу не позволяла как следует разглядеть происходящее. Могла лишь приоткрывать тяжёлые веки.

Не понимаю, что происходит. То ли я сплю, то ли уже на том свете. Или…

Вот это самое «или» то и дело проносилось у меня