На обезьяну только похож и на руках по шесть пальцев. Бык здоровенный, Джека с Альмой голыми ручищами задушил.
– Вот как? – заломил бровь блондин. – Голыми, говоришь?
Он лениво, вразвалку подошел к лежащему на земле навзничь Кондрашке.
– Встать, урод!
Кондрашка трудно закопошился, перевернулся на бок, застонал. Поднялся на четвереньки, затем в два приема на ноги. Утер разодранное в кровь звероватое лицо. Его шатнуло, повело в сторону, и я знала, понимала уже, что сейчас произойдет.
– Джека с Альмой удавил, значит? – презрительно процедил капитан. – Тебя спрашиваю, мешок с дерьмом.
Кондрашка рванулся. Притворная слабость слетела с него, как не бывало. Страшенные мосластые кулачищи, описав полукруг, обрушились на капитана. И… поразили воздух. Изувер сделал резкое, едва уловимое движение и оказался в стороне. Кондрашка чудом удержал равновесие. Зарычал, развернулся на месте, замахнулся вновь.
Грохнул выстрел. Правый глаз у Кондрашки лопнул, колени подкосились, могучее тело сломалось, рухнуло на спину.
Я следующая, отчетливо поняла я. Этого говноеда, гондона, пидора я сделаю и заберу с собой. Я собралась. Подавила характером Ирку, зачеркнула ее, закупорила, забила наглухо. Мир сжался, сузился, в нем остались только двое – я и этот ряженый пидарас.
Перевернуться на бок. Застонать. Блевануть кровью. Взмолиться о пощаде. Овечий взгляд, трясущиеся ладони, слезы из глаз обязательно. Подняться. Правой ногой в промежность. Левой рукой с боку в хлебало. Указательными пальцами двух других – в глаза.
Я перевернулась на левый бок. Застонала. Закашлялась. Собрала во рту сгустки крови из прокушенного языка. «Давай, Шлепа, – отдала я себе мысленный приказ. – Давай, сука! Делай!»
– Не делай!
Я выплюнула кровь изо рта. Обернулась. Шибздик сидел, привалившись к сосновому стволу спиной. Избитый, окровавленный трехглазый задрот. Мой брат.
– Не делай этого, – повторил он. – Ты нужна им.
Шибздик
Час спустя, на подходе к вытянувшимся в два ряда одинаковым двухэтажным строениям, я знал об изуверах все.
Амбец они встретили в подземном убежище и просидели в нем безвылазно сорок лет. Затем, когда их ученые и аналитики сочли окружающий мир пригодным для жизни, выбрались на поверхность.
Они ошиблись. Их разведчики вскоре обнаружили, что мир заселен мутантами. Их начальники отдали приказ мутантов стрелять. Их солдаты гибли в лесах, его исполняя. Так продолжалось до тех пор, пока не выяснилось, что их женщины перестали рожать.
Изуверов осталось две сотни. Пять десятков вышколенных, тренированных мужчин. И втрое больше бесплодных, на глазах увядающих женщин. Изуверки исправно беременели, но, несмотря на все усилия врачей, в течение пары-тройки месяцев теряли плод, с каждым выкидышем старясь на годы. Ужас вновь погнал в убежище, но оказалось, что женщины потеряли фертильность необратимо.
Изуверы были обречены и недостаточно сильны, чтобы забрать женщин у выживших и мутировавших соседей силой. Тогда они послали парламентеров. Те собирались предложить нам сохранившиеся под землей блага цивилизации и оружие в обмен на женщин. Парламентеров доставил в селение немой Федотка, там наш со Шлепой отчим их застрелил.
Закинув ногу на ногу, я сидел в кресле напротив расположившейся за крытым скатертью столом троицы.
– У вас геморрой, завлаб, – участливо сказал я крайнему слева. – Неприятная хворь, сочувствую. А ваша дочь, полковник, – переключился я на того, что сидел посередине, – два месяца назад истекла кровью при выкидыше. Что до вас, доктор, – перевел я взгляд на последнего, – третьего дня вы хотели стреляться. Даже поднесли ствол к виску, но нажать на спуск не хватило отваги.
Я замолчал. Они молчали тоже. Ошеломленно переглядывались. Затем завлаб спросил:
– Где вы учились?
– Нигде. Я говорю на привычном вам языке, основных слов которого, по сути, не знаю.
– Не понимаю, – тряхнул головой полковник. – Бред какой-то. Если вы не знаете слов, откуда вы их берете?
– Из головы каждого из вас. Я вижу, о чем вы думаете, и записываю в себя. Боюсь, вы не поймете, я сам не вполне понимаю, как это происходит. Но я могу многое. Хотите, расскажу вам, что поделывает сейчас, например, капитан?
– Да? И что же? – заинтересовался полковник.
– В данный момент он дает в рот вашей младшей сестре.
Полковник поперхнулся, закашлялся, затем побагровел.
– Идиотская шутка, мутант.
– Это не шутка. Пошлите вестового проверить, это недалеко, на втором этаже третьего к востоку строения. Если поспешит, он застанет их прежде, чем капитан кончит.
– У него компьютер в голове, – растерянно пробормотал завлаб. – Благоприятная мутация, кто бы мог подумать. Этот, с вашего позволения, глаз, по всей видимости, – сверхмощный телепатический ресивер. Он подает информацию в процессор, тот…
– Довольно, – всадил кулаком по столешнице полковник. – Ваше имя?
– Иван. Но люди зовут меня Ши… Впрочем, неважно.
– Вы нас заинтересовали, Иван. Допустим, мы зачислим вас в штат. Что хотите в обмен на свои услуги?
Я хотел жить. Я очень, очень, очень хотел жить. Я готов был в ногах у них валяться, чтобы оставили в живых, дали выспаться, и больше ничего мне было не нужно. Но я заставил себя сказать:
– Усиленное питание. Должность в лаборатории. Высший уровень доступа. Пока, пожалуй, все.
Троица переглянулась.
– А ваша эээ… соплеменница? – вкрадчиво спросил завлаб. – Как насчет нее?
– Шлепа моя сестра.
– Даже так? – встрял доктор. – Она…
– Она, по всей видимости, фертильна. Вернее, может стать фертильной и выносить плод. Только, только…
Я замолчал. Я не мог, не в силах был заставить себя произнести вслух эти слова.
– Я догадываюсь, Иван, – мягко проговорил доктор. – Основные жизненные функции контролирует лишь один организм, доминирующий, не так ли? Второй им скорее препятствует. Вы это хотели сказать?
Я молчал. Долго, очень долго. Затем кивнул.
Шлепа
Моего сожителя зовут Игорем. Он капитан, вонючий сраный гондон, мудак и пидор. Я ненавижу его. Он дерет меня каждую ночь. Я задыхаюсь от смеси наслаждения, отвращения и ненависти. Я сотню раз хотела его завалить. Последняя я шалава и сука. Я не смогла.
Мне привалило мое сучье счастье – у нас двое детей. Крепкий пухлощекий мальчишка, которого капитан терпеть не может, и хорошенькая улыбчивая девочка, в которой души не чает. Сейчас я ношу в себе еще и двойню.
С изуверами заключили мир. Эти гады отдали селянам свое сраное оружие, свои херовы инструменты и своих лярв. Гладких, сытых, сисястых течных сучек. Яловых. Взамен они забрали десяток мутанток. Всех тех, которые выглядели более-менее похожими на прежних женщин.
Я смотрю на своих ублюдков. Доктор клялся, что мутации на них не скажутся. Он почти не соврал. У мальчишки заячья губа, но все остальное в порядке. У девочки