Бойл лишь кричал, проносясь мимо на своей деревяшке.

— Тихо лежите, братушки. Авось, обойдется…

Дальше — череда служебным помещений, заваленных углем и дровами, бочками и ящиками. Наконец, вывалились наружу, в закрытый двор, утоптанный черным снегом, где стояли наковальни и тлели угли в горне, распространяя запах нагретого железа.

Вир понял — они выбрались, за пределы Конуры.

— Бойл! — крикнул он. — Кареты! Любые. Отбери или конфискуй. Что угодно — лишь бы быстро.

Сам оттащил Тенебриса под навес.

— Что произошло в соборе Святой Стефании?

Тот замер, кусая губы. Внутри него шла борьба.

— Ты расскажешь мне про Элис-ар?

— Да, — без колебаний ответил Вир. — Позже. По пути в цех Стеллитариев.

Ересиарх зашептал.

— Безликий Шут отворяет ворота для своей старшей сестры. Сильфиды. Той, что поет в ветре. Оживление епископа — ядро ритуала. Теперь должен сработать катализатор. Это случится сегодня в полночь.

Вир насторожился.

— Что за катализатор?

— Не помню… — Тенебрис напряг руки, кожа побелела. — Но это связанно с тем человеком и его снами.

— Почему Шут отбросил тебя?

— Мой труп, вывешенный на флагштоке, должен был отвлечь внимание, — горькая усмешка вновь исказила его лицо. — Да только не случилось. Когда меня утащили в лавку, пришел… другой эгрегор. Настоящий хаос. Разнес всех в клочья. Издевательски оставил меня жить…

Ересиарх вдруг всмотрелся в Вира.

— Подожди… он был послан тобой. Ты… не имперский мистик.

— Как Нерезиэль собирается закончить ритуал? — холодно парировал Вир, игнорируя его догадку.

— Сделает, не сомневайся, — неохотно выдохнул Тенебрис. — Найдется запасной… сосуд.

И тут в памяти Вира, словно вспышка молнии, всплыли слова пленного Маркеса:

«Он совсем помешался! Про шепот Господа в голове… и про псалмы на собственной плоти… таинство будет!»

Следом, поверх них, возникла аккуратная запись из архивов лепрозория:

«…обнаружены нехарактерные признаки прогрессирующего распада личности (прим. Замещение? Подготовка сосуда?)…»

Шестеренки идеально подошли одна к другой, завертелись, поднимая занавес.

— Эгрегор Шута — это теперь Капеллан, — мрачно произнес Вир вслух, глядя на бегущие над головой тучи. — Вторая личность Крешника.

Глава 47

— …Элис-ар выкрала мистика, чтобы он объяснил, как спасти тебя, — закончил Вир свой короткий, обезжиренный рассказ, пустив шпильку лишь напоследок. — Да только без толку. В итоге ты запечатал ее волю и упрятал в тюрьму, как ненужный мусор.

Тенебрис внимал жадно и молча, прислонившись к деревянной стенке кареты. Иногда, на ухабе, его голова с глухим стуком билась о вышарканные грязные рейки, но ересиарх, казалось, не замечал ни толчков, ни боли. Лишь пальцы слабо шевелились, будто перебирали невидимые нити.

— Не я, Шут… — прошептал он наконец, почти беззвучно.

Карета, подпрыгнув на последней колдобине, со скрипом остановилась. Вир отодвинул занавеску на окне.

Ворота цеха Стеллитариев были массивными — чугунные створки с гравировкой в виде половины шестерни на каждой. Над ними был начертан девиз — «Videre, non videri» — видеть, но не быть виденным.

На въезде трудилась охрана — четверо в добротных кольчугах поверх дублетов, с алебардами на изготовку. Они досматривали повозку: заглядывали под сидение, ощупывали тюки, обыскивали возницу, листали какие-то бумаги.

Рядом стояли еще двое, в длинных плащах, с надвинутыми на лица меховыми капюшонами. Один держал треногу с призмой из черного стекла в серебряном корпусе; другой, склонившись, внимательно рассматривал через нее груз.

Где-то за высокой стеной лениво брехали собаки.

— И как мы попадем внутрь? — спросил Стефан, вертя в руках пропуск, выписанный герцогским секретарем, на тонкой дорогой бумаге. — Без печати и подписи ректора Лоренца?

Вир скользнул взглядом по Бойлу, засевшему в углу.

— Сержант, сколько солдат во второй карете?

— Восемь, — мрачно, отрывисто бросил тот. — Больше не наскребли.

— Не густо, — хмыкнул Вир, оценивая шансы на лобовой прорыв.

Тенебрис вдруг поднял голову. Его взгляд — расчет, спаянный с отчаянием.

— Я могу помочь.

Вир медленно повернулся к нему, прищурился.

— Интересная мысль, — протянул он. — Эгрегор Шута был здесь в твоем обличие, имел какие-то дела с управляющим. Могут вспомнить лицо. Пропустить по старой памяти.

— Именно, — согласился Тенебрис, и в его голосе впервые прозвучала уверенность. — Только придется меня развязать.

— Нет! — неожиданно взорвался Стефан, набычившись. Лицо его покраснело. — Мы не можем полагаться на ересиарха! У нас есть стража, — он ткнул пальцем в сторону Бойла. — И официальный пропуск. Мы можем попробовать войти без печати ректора. Мы — мистики, в конце концов! Университет!

— Девин — простой сержант, а не офицер стражи, — холодно парировал Вир. — А нам нужно преодолеть не пару караульных, а охрану целого цеха. Неполный десяток солдат против них — это избиение. Ты хочешь крови, Стефан?

Вир замолчал, перехватил взгляд Тенебриса, заметил в нем язвительную насмешку.

— Твой ученик, видимо, не в курсе, какой из тебя мистик? — Тенебрис постарался, чтобы его не услышали другие, но в тесной карете это было невозможно.

— Закрой рот, — беззлобно бросил ему Вир и приказал Бойлу. — Режь ремень.

Сержант достал нож, одним движением перерезал сыромятную полосу.

Стефан смотрел на это в отчаянии, его кулаки сжимались.

— Этот — ворсайский шаман! Ересиарх! Кровь и так будет, гораздо больше!

Вир сделал вид, что не слышит, его мозг лихорадочно обдумывал детали плана. Через мгновение приказ был отдан.

— Бойл, Стефан — ждите нас здесь, — кивнут Антиквару. — Пошли!

Вир рывком распахнул дверцу и выпрыгнул на утоптанный лошадьми снег. Резкий, колючий холод ударил его в лицо. Изо рта вырвалось облачко пара. Подняв воротник сюртука, он заметил, что небо наполовину очистилось от туч, и низкое солнце, уходящее на запад, бросало на снег длинные сизые тени.

Вечерело.

Тенебрис тяжело выбрался следом, встал рядом. Сделал глубокий шумный вдох, будто пробовал воздух на вкус. Верхние пуговицы его камзола были расстегнуты, обнажая впалую грудь, но холод, казалось, его не беспокоил. В глазах — не слабость, а последний всплеск перед угасанием, словно ворсаец бросил в топку последние резервы, чтобы достойно отомстить за свое унижение и позор.

В руках он разминал отрезанный ремень, сжимая и разжимая его, как удавку. На его исхудавшем лице застыл оскал.

— Ты ведь изначально знал, что меня здесь быть не могло, — начал он, кивнув в сторону типов в плащах. — Вот те, с линзой Адака, — не пропустили бы эгрегор Шута. Слишком чистое место для его скверны.

— Казенное предприятие, — подтвердил Вил. — Впервые вижу, в Тальграфе, хоть какой-то порядок, — он помолчал немного. — Не ты же ящики с клеймом возил, — и следом выплюнул имя. — Крешник.

От Тенебриса не укрылся тот специфический тон, с которым оно было произнесено.

— И что сделаешь, когда найдешь его?

— Кишки выпущу.

Антиквар пристально