– Наверное. Раньше я их не курил. Для меня это было слишком. Чересчур хорошо. В обморок падал примерно на третьей затяжке. А теперь даже после пятой хочу ещё.

– Значит, надо, – заключил Самуил. И вдруг рассмеялся: – Слушай, а кружка из бара никуда не девалась. Это я, получается, несбывшуюся посуду стащил?

– Получается. Знаешь, о чём я думаю иногда? Если наша реальность однажды всё-таки сбудется, меня в «Исландии», чего доброго, поколотят и вышвырнут за порог. Мало того, что я украл у них кошку и опустошил винный погреб, так ещё и половину посуды домой уволок.

– Половину?

– Да чёрт его знает. Наверное, всё-таки меньше. Но каждый раз что-нибудь с собой уношу. Я, конечно, не верю, что это поможет, но важно не верить, а делать. Ну, я это уже говорил.

* * *

• Что мы знаем о читателях?

Что без читателей (их восприятия) нет и книг. Как ветер есть, пока дует, так и текст существует, пока его кто-то читает, вкладывает своё внимание, опыт и смысл.

• Что мы знаем о читателях?

Что читателям с нами, наверное, сложно. Как минимум многим из вас. Вон как Миша (Анн Хари) говорил про огромное счастье, которое плохо в него помещается. В этой книге не одно только счастье, тут много чего намешано, но что её содержимое мало в кого вот так с ходу поместится – факт.

• Что мы знаем о читателях?

Что многие (хоть и не все) читатели – люди, представители цивилизации ТХ-19, уроженцы Терры, Земли. А значит, по изначальному замыслу, созданы для радости и познания, для игры и любви. В режиме «мучиться и, по возможности, мучить» эта штука скверно работает. Неэффективно и очень недолго. Так что имеет смысл не откладывая, вот прямо при жизни попробовать до изначального замысла себя дорастить.

Подсказка: помните, как в начале первого тома Юрате учила свою новую группу дышать и ходить? Вдох макушкой (с вниманием на макушке), выдох и вдох ладонями (с вниманием на ладонях), выдох ступнями (представлять, как воздух выходит из них прямо в землю), а потом снизу вверх, повторить, повторить, повторить.

Вильнюс, январь 2022

Самуил (Шала Хан) устал. Уставал он так редко, что это состояние казалось ему скорей удивительным, чем неприятным. И как всякое необычное ощущение, хотелось его пережить, распробовать, растянуть. Поэтому, расставшись с Мишей, Самуил не сразу вернулся в Лейн, а пошёл вниз по улице, сперва сам не зная, а потом уже зная, куда. Туда, где роща, пруд и тропинка, где растёт друг Юрате, огромная старая ива с двойным стволом, дерево, которое с первого взгляда так его полюбило, как только весёлые духи из Тёнси умеют любить. Самуил давно хотел навестить эту иву, но опасался показаться назойливым, надеялся, что новый приятель сам подаст ему знак. То ли приснится, то ли позовёт человеческим голосом, то ли притянет к себе, как магнитом и внезапно возникнет у него на пути. А сейчас, когда он так устал, что глаза на ходу закрывались, всё наконец стало просто. Хочешь – делай. Зачем какие-то знаки? Не сомневайся. Иди.

Шёл недолго, благо роща была в центре города, хотя окружавший её район выглядел дальним пригородом; «Почти как у нас на окраине Козни», – невольно подумал Шала Хан (Самуил). Впрочем, глупо сравнивать Вильнюс с Лейном, они совсем не похожи. И вообще находятся в разных мирах. «Я, – напомнил себе Самуил, – сейчас в ТХ-19. Реальность для настоящих героев, так все Ловцы говорят. Она нам настолько чужая, что не только для постоянной работы, а даже для короткой командировки мало кому подойдёт. Сюда, между прочим, наши философы ходят изучать экстремальную теологию, причём не столько смотреть на храмы, обряды и ритуалы, сколько в почти безнадёжных попытках понять, как у здешних людей в самых разных культурах раз за разом возникала концепция „ада“, на какой опыт они опирались и чем вдохновлялись тогда. И в этом конкретном городе столько кричали от боли, что непонятно, как он вообще уцелел. Столько крови пролили, что на целое море хватило бы. На несколько страшных бездонных морей. А всё равно в голову лезут сравнения. Совершенно нелепые. Вильнюс – не Лейн. Ужупис даже отдалённо не смахивает на Козни. И проехавший мимо автобус не похож на трамвай. И зима здесь суровая, у нас таких не бывает», – говорил себе Самуил (Шала Хан).

Но это не особенно помогало. Всё равно ему нравился этот город и низкое тёмное зимнее небо над ним, и морозная ночь, и пологий склон, и замёрзший пруд, и тропинка вдоль берега. А больше всех – высоченная старая ива с раздвоенным толстым стволом и перекрещенными ветвями, образовавшими почти правильный ромб. Увидев её, Самуил так обрадовался, что побежал, хотя ботинки ужасно скользили, он только чудом не грохнулся в заиндевевшую ледяную траву. Поскользнулся уже возле самого дерева, обеими руками ухватился за ствол, и это было так похоже на объятия после долгой разлуки, что Самуил чуть не заплакал от счастья (и не от него одного). Явно удивлённое его смятением дерево спросило практически человеческим голосом (нет, конечно, но Самуилу так показалось): «Эй, ты чего?»

– Я ничего, я в порядке, – вслух ответил дереву Самуил. – Просто я человек. Для человека любовь не только радость, но и смятение. К тому же у нас обострённое чувство времени. И при этом всегда куча дел! Я не приходил к тебе больше года, хотя очень хотел. Это необъяснимое противоречие довольно характерно для человеческого поведения. Да ты сам всё про нас знаешь, наверное. Давно живёшь рядом с людьми.

Сказал, а потом осознал, что говорит с ивой на своём родном языке, как будто они встретились в Лейне. Впрочем, дереву по идее без разницы, оно же не слова понимает, а то, что за ними стоит.

– Я сегодня страшно устал, – сказал Самуил. – Но пошёл не домой, а к тебе. Получается, правильно сделал. Думал, что не помню дорогу, но нашёл тебя с первой попытки. Как же я этому рад!

– Устал так садись, – откликнулось дерево. – Можешь со мной поспать.

Говорить с этой ивой было так же просто, как с уроженцами Тёнси. Легче лёгкого слышать и понимать.

Самуил уселся на дерево в том месте, где ствол раздваивался, развалился как в кресле, закрыл глаза.