– Ну как же! Серый, я, Грифон, Радуга и Ловец. Пожалуй, нужно было всё-таки переименовать группу в честь него, как когда-то предложил Грифон: «Ловец кошмаров».

– Не начинай. Сама же видела – в Ловце не осталось почти ничего хорошего.

– Всё из-за унылых нормисов вроде тебя.

– Что?! – возмутился я. – Почему же ты продолжала со мной общаться, если я «унылый нормис»?

– Я? Продолжала? Из жалости, наверно. И вообще, ты сам прилип.

Эффект от этих слов был сильнее, чем от пощёчины. Я уже начал надуваться от злости, готовясь выдать долгую обвиняющую тираду. Но тут вспомнил пустой взгляд Радуги и бешенство Вербы и постарался убедить себя, что у Кары проявлялся тот же «эффект Ловца».

– Я знаю, что на самом деле ты так не думаешь, – процедил я сквозь зубы, – это Ловец до сих пор влияет на тебя, морочит голову.

– Да что ты знаешь о Ловце! Поиграл в спасателя и хватит, давай отвязывай меня. Мы с ребятами сами разберёмся с делами «ПП» и группы.

– Ни с чем ты не разберёшься. – Я упрямо гнул свою линию.

Кара вновь начала брыкаться. Она натуживала живот, ноги и руки, до крови кусала губы. На шее и висках вздулись пульсирующие вены.

– Серьёзно думаешь… что меня… это удержит?! – прорычала она.

– Если нет, я найду ещё что-нибудь.

– Да кто дал тебе право!

Она дёрнулась ещё несколько раз и надулась, обиженно засопев. Затем её тело вдруг обмякло, и Кара начала всхлипывать.

– За что мне это… за что… Не стоило, наверно, вообще связываться с Уной и Рин. Да и вся наша затея с группой не более чем баловство.

Теперь она плакала, уже не стесняясь. Я совсем растерялся, к горлу подступил комок.

– Карочка… Ну ты чего… Хорошая группа у вас. Серый выйдет, Грифон подлечится, Радуга оклемается, и будете покорять клубы, когда-нибудь это… стадион соберёте.

– Ловец давал такую же иллюзию. Только более убедительную. Я бы всё отдала, лишь бы вернуть веру в «Бессознательное», веру в себя хоть на минуту. Как ты не понимаешь, Палочник, дело всей моей жизни в Ловце! И Радуга там… Если я её не спасу, то кто?

– Ты совсем запуталась в аргументах. Давай всё решим утром, сейчас ты не в себе. – Я терпеливо гладил её по волосам, влажной салфеткой охлаждал лицо, пошедшее от натуги красными пятнами, а заодно вытирал слёзы. Но ничего не помогало. Вскоре плач Кары перешёл в неконтролируемое, захлёбывающееся рыдание.

– Постарайся потише, пожалуйста. Все соседи уже спят.

Кара зашлась в крике, будто её пытали раскалёнными щипцами.

– С ума сошла?! – Я попытался зажать ей рот. – К нам же ментов сейчас вызовут!

– Ах вот чего ты боишься?! – презрительно прошипела она. – Пока его товарищи умирают, пай-мальчик трясётся из-за сраного штрафа! Так пусть весь твой дом знает – я-я-я хочу-у-у в ЛОВЕ-Е-Е-Ц!

– Кара, мать твою за ногу!

У меня уши заложило от её ора. Я хотел заткнуть ей рот рукой, но она стиснула челюсти, как бульдожка, прокусив мне большой палец до крови. Теперь уже я вскрикнул, вырвал руку из её зубов и, матерясь на чём свет стоит, сбегал в коридор за шарфом.

– В ПОДВА-А-АЛ! – надрывалась Кара.

– Прости. Мне придётся, – быстро сказал я и заставил её умолкнуть с помощью импровизированного кляпа, попутно получив ещё пару болезненных укусов.

Кара рвалась так, что, казалось, вот-вот вывихнет запястья. Кара рычала и скулила, как пёс в наморднике, яростно кося на меня налитым кровью глазом. Слёзы, сопли и слюна, смешиваясь, пропитывали шарф у неё во рту, стекали на подушку. Не в силах больше смотреть на это, я выключил свет, сел на стул в углу комнаты, обхватил руками колени и спрятал в них лицо. Я тоже не выдержал и заплакал. Какие же муки доставляет ей Ловец даже на расстоянии, если из-за него Кара теряет человеческий облик? Что, если её психика не выдержала и она уже сошла с ума? Почему я, слепой идиот, не остановил её раньше, не увёз за тридевять земель от этого грёбаного Ловца?!

Прошла вечность или две, прежде чем Кара затихла. Сначала дыхание оставалось натужным и булькающим, но постепенно замедлялось, утишалось и, в конце концов, вообще перестало слышаться. Я было вздохнул с облегчением, но тут же подумал: что, если она вообще не дышит? Вскочил с бешено колотящимся сердцем, включил свет… Кара глядела прямо на меня остановившимися покрасневшими глазами. От резкой смены освещения её веки едва дрогнули, а зрачки сузились с запозданием, будто нехотя.

– Хочешь чего-нибудь? – спросил я срывающимся шёпотом, нежно погладив её пальцем по щеке.

Она кивнула.

– А кричать не будешь?

Она помотала головой.

Я с трудом развязал скользкий от слюны шарф.

– Чего ты хочешь? Пить? В туалет?

Она едва двигала губами. Я приблизил к ней ухо, но не так близко, чтобы она могла дотянуться до него зубами. Научен горьким опытом.

– Я хочу в Ловец.

– В Ловец нельзя. Что-нибудь ещё?

Она задумалась на долгих полминуты:

– Пить.

Я налил в кружку прохладной воды и выпоил Каре несколько глотков, тут же выступивших на бледном лбу холодным потом.

– Ты меня убиваешь, – еле слышно прошелестела она, – ты же понимаешь, что убиваешь меня прямо сейчас?

– Ничего я не понимаю! Что ещё за глупости! – Я попытался подпустить в голос возмущения, но на середине фразы он сорвался.

Моё сердце будто сжала ледяная рука, дышать стало трудно, губы беспомощно задрожали. Голос Кары был таким, словно уже доносился с того света, а глаза совсем потускнели.

– Я ребят сейчас чувствую. Они тоже умирают, кто не в Ловце, – безжалостно продолжала Кара. – Курт – в тюрьме, Грифон – в больнице, Уна – в больнице. Думаешь, ты меня спас, разрезав те нити? Ты же мне всё равно что вены вскрыл. Оторвал от меня половину и ждёшь, что она дорастёт до целого и сможет сама жить, как у червяка.

– Не… выдумывай… – ответил я, глотая слёзы, – это если бы ты в Ловце осталась, то умерла бы.

– В Ловце мы бы стали бессмертными. Мы бы существовали как его части. И ты мог бы быть со мной. Вечно.

– Но это не жизнь! – в отчаянии возразил я.

– Ну да, прожить полночи в муках и сдохнуть в поту и соплях куда лучше. Тебе виднее. Мне-то насрать в принципе. Будет на твоей совести.

Кара вновь затихла и медленно закрыла глаза. У меня в глазах потемнело от страха и боли за неё. Стыд опустился на голову и плечи тяжёлым гнётом: что, если