Парень пожал плечами, явно не понимая сути послания.

— Передай — услышал, — Вир взял листок, жестом отправил его восвояси.

Вернувшись в комнату, он завалился на кровать, натянув одеяло с головой.

Пытался отгородиться от мира.

Сон накатывал туманом, но сознание еще барахталось в нем, цепляясь за острые края прошедшего дня. Раскладывало обрывки по полочкам, будто пазл.

Половина шестерни… Это клеймо цеха. Не торгового, иначе бы висело на каждом углу. Нечто специфическое, имперское. Казенное предприятие.

Подвесы от люстры… Их пропитали заклятием, связанном с мертвецами. Работа топорная, не уровень Антиквара. Он что, выполнял чей-то заказ? Смешно. Хотя… нет. Один заказ у него точно был. От Марты Траувен.

Экзорцист. Серый. Про него говорили монахи. Не хотели хоронить при соборе. А завтра там — отпевание. Епископа.

Что, если это и есть план Марты? Воскресить лицо, высшего священного сана? Осквернить ворсайским ритуалом, такое аукнется на всю Кальфарскую империю.

Но зачем Антиквару так подставляться?

Надо будет предупредить Ноктурна.

Бес в перстне… Лепрозорий…

Мысли путались, поплыли, и Вир наконец провалился в тяжелый, беспокойны сон, где серый экзорцист плясал в ночи на крыше собора Святой Стефании в полном безмолвии. А над ним всходили две луны, похожие на огромные глаза…

Глава 35

Вир проснулся не от шума или кошмара, а от странной, почти неприличной тишины. Все еще спали. Стараясь не скрипеть половицами, он подошел к окну, отодвинул занавеску. Там — бледно-голубое небо, чистое, как вымытое стекло. В далеком куполе собора Святой Стефании, словно в гигантской линзе, отражались первые лучи восходящего солнца.

Идеальная картина.

В памяти всплыл вчерашний разговор морячков в зале.

«Завтра бунтовщика казнят. Который тюрьму брал. Говорят, хотел освободить заключенных, чтобы Дрейкфорда свергнуть».

Выходит, это прекрасное утро — последнее, для Дариана Мортена, капитана охраны герцога. Который проиграл память о себе в таверне Безликого Шута.

Казнь будет сегодня. На площади у Конуры.

Вир отошел от окна, принялся наводить порядок. Снял с крючка трость, очистил от грязи. Протер куском овчины лезвие серпа, потом — дотронулся пальцами, на ощупь проверяя каждую зазубрину. Червоточины почти угасли, растратив энергию при замыкании с поводком.

В последнюю очередь привел в относительный порядок походный сюртук. Пришлось подшить надорванный воротник.

Его «клопы» безмятежно спали. Над кроватью Стефана красовалась карта, на которую школяр уже начал наносить отметки: красные крестики, стрелки с пояснениями, цифры, похожие на даты.

На тумбочке у Ларса аккуратным веером лежали метательные ножи. Каждый заботливо начищен до блеска, как и прежним, безымянным хозяином. Рядом лежала кожаная заготовка с кармашками — видимо, рыжий решил смастерить себе портупею.

На подносе стояла вчерашняя, холодная еда. Вир подбросил в печь полено, поставил на решетку глиняную миску с остатками вчерашней похлебки — густой, с кусками баранины и репой. Пока грелась, нашел сравнительно чистую салфетку. Достал из потайного кармана и выложил на нее складной нож и вилку с потускневшим серебряным черенком.

Сел за чистый стол, выпрямив спину, и принялся завтракать. С той размеренностью, которую мог позволить себе лишь в моменты, пока никто не видит.

«Чтобы не происходило с тобой — ешь как человек, а не как голодный пес» — сам собою всплыл дребезжащий голос старого гувернера в его голове.

Пока он ел, из соседней комнаты не доносилось ни звука. Но Вир чувствовал — девчонка не спала. Она слушала, делала догадки, строила выводы. Он постарался сделать все, чтобы они оказались правильными.

Для всех.

Вилка звякнула о дно тарелки. Вир промокнул губы, тщательно вытер столовые приборы.

— Вставайте, — бросил, не повышая голоса.

Когда Стефан и Ларс, наконец, поднялись, лениво потягиваясь и громыхая мисками, Вир уже был окончательно готов.

— Быстро перемалывайте, — бросил он. — Сейчас поедем в лепрозорий Святого Лазаря.

— А с дикаркой кто останется? — поинтересовался Ларс, пряча за поясом ножи.

— Возьмем ее с собой.

Стефан замер с ложкой в руке.

— А это… не навредит ей?

— Или нам, — хохотнул Ларс.

Вир пожал плечами.

— Вот и увидим. Пять минут вам на сборы.

Ларс быстро нахлобучил вязанную шапочку, до самых бровей.

— Чур — я извозчика ловить. Школяр — на тебе наша недотрога.

— Поедем через Конуру, — добавил Вир. — Хочу успеть на казнь.

Рыжий остановился у дверей.

— Серьезно, мистик? Зачем тебе это?

— Хочу задать один вопрос осужденному, — улыбнулся Вир.

«Клопы» заметно напряглись.

* * *

Они подъехали к площади у Конуры, когда до начала казни оставалось примерно полчаса. Снег на брусчатке уже утрамбовали сотни ног, превратили его в серую кашу, перемешанную с соломой и конским навозом.

Толпа шумела, как море в ненастье. Воздух пах дымом, подгоревшим хлебом и свежей свиной требухой.

— Ждите меня здесь, — бросил Вир, выбираясь из повозки наружу.

По ушам ударили крики.

— Коржи горячие! С изюмом и корицей! С зубцами края, остры как пила!

Взобравшись на колесо и защитив глаза от солнца ладонью, он посмотрел поверх людского моря, оценивая обстановку с холодной ясностью.

В центре площади, на подмостках, возвышалась массивная гранитная тумба, обитая по бокам почерневшими от времени досками. Последнее ложе приговоренного. К ней была прислонена зазубренная двуручная пила — орудие, обычно используемое для разделки туш на бойне.

Худощавый палач в фартуке неторопливо правил зубцы.

Прямо напротив эшафота, под бархатным балдахином, стояли пустые кресла — для Дрейкфорда и его свиты. Их окружали резные скамьи, на которых уже разместилась знать в мехах и шелках. Некоторых из них Вир мельком видел на балу Траувенов, — здесь они сидели с теми же лицами, попивали дышащее паром вино из фарфоровых чашечек.

Там были еще какие-то чины из стражи, но Вир уже не смотрел. Он спрыгнул с колеса, расплескав грязь, начал протискиваться сквозь толпу. Перед глазами мелькали грузчики с ободранными рукавами, яркие уличные шлюхи. Ремесленники и докеры, служанки и мелкие торговцы. Мальчишки, воробьями облепившие столбы.

Какой-то дед, с боцманской повязкой на глазу, хрипло кричал во весь беззубый рот.

— Свистульки на память! Свисти как бунтовщик! Стерву Дрейкфорда — на рею!

Его быстро затянули в толпу. С другой стороны сюда лезли серые плащи стражи, отчаянно работая дубинками…

Наконец, орда выплюнула Вира у самого оцепления. Солдаты признали в нем мистика, пропустили дальше, где стоял бледный клирик в черных ризах собора Святой Стефании. Он не молился, а нервно теребил на груди крест, бросая тревожные взгляды на трибуны. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Мистик? Все формальности соблюдены, — из ниоткуда появился герольд, в парадном мундире с вензелями.