останусь в одиночестве. Недаром же велела никому не рассказывать, что она устроила мне проверку. Поэтому я просто киваю. Не сумев побороть искушение, обнимаю Валентина и прижимаюсь к нему всем телом. Скоро мне нужно будет уходить, но пока…
– Почему мы именно здесь? – лениво интересуется Валентин, поглаживая мой бок. – Это музей. Сегодня выходной, но все равно, что, у вас в Коммуналке места для ложа из роз не нашлось?
Ну надо же, он действительно не догадывается, что в деле замешана Афродита. Если продолжать сейчас беседу, я рискую нечаянно ее выдать и тогда лишусь ее покровительства. Я с сожалением отрываюсь от Валентина и сползаю с ложа. Оно больше не кажется опасным. Листья роз приятно шелестят, цветы мягко касаются моей кожи.
Я торопливо одеваюсь, и мои сборы больше похожи на побег. Валентин следит за мной, приподнявшись на локте. Бросив на него короткий взгляд, я с непонятным стыдом и неловкостью думаю, что он смотрится на этом ложе совершенно уместно. Примерно так же он мог лежать среди роз в древности – прекрасный обнаженный амур, созданный для любви. Я в ужасе заставляю себя выбросить из головы подобные глупости и натягиваю кроссовки.
– Спасибо, Валентин. – Голос у меня хриплый и севший, будто я кричала, хотя ничего такого не помню. – Правда, спасибо.
– Не за что. Ты ничего не объяснишь, так ведь?
Я виновато киваю и, не оглядываясь, сбегаю от него. К счастью, вслед мне не раздается ни одного вопроса.
* * *
На улице Афродита меня не встречает, но я оправдываю это тем, что вокруг слишком много людей, которые могли бы подслушать нашу беседу. Нужно остаться одной, тогда она явится. А потому несусь в Коммуналку, не в силах ждать такси. Мне надо двигаться, дать выход бешеной энергии, которая кипит внутри.
Было бы очень неловко наткнуться сейчас на Ациса или Аврору и что-то им объяснять, но, к счастью, в свою комнату я влетаю беспрепятственно. Однако Афродита не ждет меня и там. Какое-то время я наворачиваю круги по комнате. Потом начинаю звать богиню любви: сначала тихо, потом громче. Падаю на колени. Умоляю явиться мне и дать третье задание.
Возможно, Афродита занята и не слышит меня. А может, она и не планирует приходить. Эта мысль застает меня врасплох, поскольку я не сомневалась в ее помощи и ведь выполнила, выполнила задание! Только вот богиня любви переменчива и капризна, как сама любовь. Она не приходит.
В конце концов я падаю на кровать и засыпаю, даже не приняв душ. Прошлой ночью я не спала ни секунды, и теперь сон накрывает меня, как купол темноты и тишины. Когда вскакиваю, не представляю, сколько времени прошло. Свет за окнами вечерний. Это все тот же день или уже следующий? Сколько времени мне осталось?
Одно очевидно: Афродита не приходила. От нее нет записки, нет ничего, что намекнуло бы на ее присутствие. На всякий случай я зову ее снова, не получаю ответа и отправляюсь в ванную.
Настроение у меня обреченное. Часы в телефоне говорят, что сегодня вторник, восемь часов вечера. Я проспала больше суток – вот уж прекрасный способ провести остаток жизни. Я умру сегодня в полночь. Осталось всего несколько часов.
Я долго лежу в ванне с пеной, мрачно уставясь в стену перед собой. Мне не страшно, просто тяжело на душе. Что я сделала не так? Почему Афродита больше мне не помогает? Где ее искать? Древняя богиня – не та, кому можно позвонить по телефону или написать сообщение. В розовый особняк я идти не собираюсь: понятное дело, ее там нет. Уже наступил вторник, а человеческие музеи закрыты для смертных только по понедельникам. Вместо Афродиты там сейчас толпа туристов, суровые билетерши и сонные охранники.
После ванны я надеваю длинное белое платье, которое при разборе вещей сохранила для своего последнего дня. Самый подходящий наряд для умирающего амура: платье, как у весталки из Древнего Рима. Я сушу волосы и оставляю их распущенными.
Нужно пойти к Авроре и просто посидеть с ней. Может, даже посмотреть какой-нибудь фильм. Чем еще мне занять последние часы?
– Молодец, Лира, – раздается нежный голос за моей спиной, когда я уже шагаю к двери, чтобы выйти в коридор.
Я медленно оборачиваюсь. Афродита сидит в кресле возле окна. Лучи заката окружают ее мягким, почти мистическим ореолом. Я вижу ее, и полные детской обиды вопросы вроде «Где вы были?» и «Почему бросили меня?» тают на губах непроизнесенными. Я склоняю голову, демонстрируя, что покорна ее воле, в чем бы та ни состояла. Афродита нежно, мелодично смеется.
– Мне нравится, как ты держишься. Второе задание ты успешно выполнила, поздравляю. Я нарочно не приходила раньше. Хотела убедиться, что ты не впадешь в отчаяние. И жизнь, и любовь полны неизвестности. Достойно принимать судьбу – важнейшее качество для амура.
Ох уж эти древние и их любовь к бесконечным проверкам на прочность!
– Подойди ближе, – приказывает Афродита, и я покорно направляюсь к ней.
Афродита поднимает меч в ножнах, который стоял прислоненным к креслу, а я только сейчас его заметила, и протягивает мне. Я беру. Тот самый меч, который я украла у Валентина.
– Это – единственное оружие, помимо поцелуя, которое способно уничтожить амура. – Голос у Афродиты мягкий и убаюкивающий. Он куда лучше подошел бы для сказок или признаний в любви, чем для таких жестоких слов. – Чтобы убить амура, нужно отрубить ему крылья, когда они видны и осязаемы.
– Я должна отрубить себе крылья? – заторможенно спрашиваю я.
– Не себе, – ласково произносит Афродита. – Отправляйся к своему возлюбленному, усыпи его бдительность и отруби ему крылья. Этим ты докажешь свою верность мне, и я сохраню тебе жизнь.
Я холодею.
– К какому… возлюбленному? – мямлю я, уже зная, что она ответит.
– К Валентину, конечно. Не обманывай себя, моя девочка. Как еще ты назвала бы ваши отношения?
С моих губ не слетает ни звука. Определить наши отношения с Валентином сложно, но куда важнее другое. Когда я слышу приказ убить его, до меня наконец доходит: Валентин нравится мне. Мне приятно проводить время в его компании, разговаривать с ним, дразнить его и позволять дразнить себя, заниматься с ним любовью. И даже если мои чувства невзаимны, они имеют для меня ценность. При мысли о том, чтобы убить его, у меня подгибаются колени. Я не испытываю желания мстить, не радуюсь возможности с ним расправиться.
– Но зачем? – едва слышно спрашиваю я. – Мне говорили, он ваш любимец. Почему вы так с ним поступаете?
– Он