— Стоять! Бесов! — рявкнул я, но было поздно.

Пожалуй, это была самая нелепая погоня в моей жизни, причём в обеих её ипостасях. Я — участковый милиционер — носился за грузчиком-бесом между штабелями ящиков с водкой под недоумённые и весёлые взгляды его коллег. Рыжий в трусах, подняв над головой брошенные бесом штаны, кричал:

— Держи его, товарищ лейтенант! Он меня без портков оставил! Точно жульничал!

Бесов, петляя между горами ящиков, настойчиво пытался скрыться. Он выскочил из того помещения, по которому мы бегали, как два дурака, а затем юркнул в какой-то цех, где стоял оглушительный гул и сладкий пар щекотал ноздри. Я — за ним.

Мы пронеслись мимо огромных чанов, из которых рабочие черпали что-то похожее на жидкий мёд. Бесов, оглянувшись, зацепился за шланг, из которого хлестнула струя мутной жидкости, пахнущей спиртом. Я увернулся, однако несколько капель попало мне в лицо. На секунду мир поплыл, но я тут же смахнул влажные спиртовые следы с физиономии.

Бесов выскочил из цеха и попытался взобраться на забор, однако в этот момент удача покинула Анатолия Дмитриевича. Его рабочая роба зацепилась за гвоздь, поэтому сходу перепрыгнуть преграду не получилось.

С характерным звуком рвущейся ткани Бесов оторвался от забора, собираясь, видимо, броситься в другую сторону, но пока он пытался отцепить свою одежду, я настиг его, схватил за шиворот и прижал к кирпичной стене. Бесов дрыгал ногами, хрипел и всячески строил из себя жертву.

— Куда собрался, Анатолий Дмитриевич? — тяжело дыша от незапланированных «веселых стартов», спросил я. — На работу, вроде, устроился. Чегой-то разбегался?

— Да я… я… на обед! — залепетал он, пытаясь вырваться из моей хватки. — Перерыв у нас законный! Хотел в столовую метнуться!

— Молодец, — одобрил я, не отпуская его. — Активный такой. И в карты играешь, и на обед бегаешь. А поговорить?

Бесов обречённо кивнул. Я оттащил его в первую попавшуюся подсобку — тёмное, пыльное помещение, забитое старыми бочками, пахнущее прокисшим суслом, поставил перед собой.

— Ну что, как новая работа? — начал издалека, давая ему возможность успокоиться.

— Да что это за работа⁈ — взвыл Бесов, срываясь на фальцет. — Таскать ящики! От них, понимаешь, исходит такой дух дешёвой святости и покаяния, что меня, прости господи, тошнит! Каждый алкаш, который эту отраву пьёт, мысленно кается в своих грехах, и вся эта энергетика оседает на таре! А тару потом сдают обратно. Я тут долго не протяну, инквизитор, сгину!

— Ничего, привыкнешь, — безжалостно ответил я. — Для твоего же блага. Но не за этим я пришёл. Есть тема для разговора. Очень надеюсь, что этот разговор сложится у нас отлично.

Я вытащил из кармана блокнот, пресловутый карандаш Капустина, и приготовился записывать.

— Мне нужна информация. О местных.

Бесов насторожился.

— О каких таких местных? Я никого не видел, ничего не слышал. Сам тут чужой, пришлый.

— Не ври, — оборвал я. — Ты всех местных «иных» знаешь. Меня интересует конкретная категория. Те, кто питается… гемоглобином. Не твои братья-искусители, а кто повыше. Вампиры.

Лицо Бесова стало абсолютно белым, даже немного зеленоватым. Анатолий Дмитриевич затряс головой.

— Нет! Ни за что! Они меня убьют! Сожгут, пепел развеют по ветру! Ты не знаешь, какие они!

— А ты не знаешь, какой я. Большой вопрос, кто старшнее. — Холодно парировал я. — Хочешь, расскажу, какие у меня есть возможности для твоего… трудоустройства. Думаешь, на ликёрке плохо? Ошибаешься. Я могу устроить тебя, например, в партийный архив. Сиди себе, сортируй пожелтевшие бумажки с лозунгами о светлом будущем. Энергетика смертельной скуки и бюрократического застоя. Через неделю ты будешь молить о возвращении на завод. Или, скажем, могу по блату отправить учителем труда в школу. Хочешь? Целыми днями слушать звонкий смех детей, видеть их непорочные души… Для нечисти это хуже святой воды. Не так ли?

Я говорил спокойно, уверенно, хотя, конечно, блефовал. Ну какие дети? Что ж я, и правда садист?

— Ты… ты изверг! — прошипел Анатолий Дмитриевич.

— Инквизитор, — поправил я. — Решай. Или фамилии, или завтра же твоё личное дело ляжет на стол к директору школы.

Угроза подействовала. Воля беса была сломлена. Он обречённо выдохнул, и его плечи грустно поникли.

— Ладно… Только ты меня потом не выдавай… Слушай. Их тут трое. Старейших. Остальные на такое не способны.

— На какое такое? — уточнил я, хотя догадывался, на что намекает Бесов.

— Ну… Ты же из-за парня того пришел. Да? Весь город о нем судачит. А нечисть, тем более. Наши сразу чувствуют, когда кто-нибудь из смертных умирает от руки собрата.

— Продолжай. — Коротко бросил я.

— Первый — Старик Горгон. Живёт под именем Горгонов Митрофан Петрович. Классика. Аристократ, консерватор. Ненавидит всё новое. Обитает на самой окраине, в старом кирпичном доме, ещё купеческом. Работает… сторожем в историческом музее. Ирония, да? Он сам — ходячая история. Любит тишину, покой.

Я записал: «Горгонов. Музей. Классик».

— Вторая — Мадам Ля Флёр. Она же Флёрова Любовь Никитична. Полная противоположность. Вампирша-соблазнительница. Любит роскошь, внимание, красивых молодых людей. Работает директором комиссионного магазина. У неё там целый салон на задворках. Очень опасна. Очарует, напоит, а потом… — Бесов сделал выразительный жест рукой у горла.

Записал: «Флёрова. Комиссионка. Соблазнительница».

— И третий… — Бесов понизил голос до шёпота и оглянулся, будто боялся, что его услышат даже здесь, в заброшенной подсобке. — Самый старый и самый опасный. Его все зовут «Профессор». О нём почти ничего не известно. Он нелюдим. Ходят слухи, что он… экспериментирует.

— Над чем? — спросил я, чувствуя, как по спине пробежали мурашки предчувствия. Так бывает, когда знаешь, что вот-вот поймаешь удачу за хвост.

— Со страхами людей. Говорят, ему мало крови. Он питается ужасом. Говорят, может внушить человеку его самый глубокий страх, и тот умирает. Вот тогда-то Профессор и пьет кровь. Ну… Вроде как тогда она вкуснее. По крайней мере, этот господин славился любовью ко всему такому раньше. Знатно повеселился в 30-е годы, служил в