До конца рабочего дня они не давали ему прохода. Терранты стали более изощренными в своих попытках: «случайно» роняли ящик рядом с ним, чтобы осколки летели в его сторону, подставляли ногу в самый неподходящий момент. Марк парировал все это с ловкостью, которой сам от себя не ожидал. Его тело, перестраиваемое артефактом, реагировало быстрее, чем сознание. Парень не раз вспоминал формулировку, что артефакт помогает адаптироваться к сложной ситуации. Он подключил все свое аналитическое мышление для расчета траектории своего пути. Марк старался всегда быть на виду у других рабочих, чтобы в случае неприятностей у него были свидетели.

Через три дня, вечером, после особенно изматывающей смены, когда все уже собирались домой, Гриша и Сашка подкараулили его в глухом углу склада, за горой пустой тары. В этом месте была «мертвая зона», которую не контролировали камеры.

— Ну что, умник, — Гриша вышел вперед, его лицо было перекошено злобой. — Думал, спрячешься? Думал, мы про тебя забыли?

Марк остановился, медленно поставил коробку на землю. Он понимал, что драки не избежать. Его холодный аналитический ум мгновенно оценил обстановку: два противника, оба сильнее, оба опытнее в драках. У него нет шансов в прямом столкновении.

— Чего вы хотите? — спросил он, стараясь выиграть время.

— Мы хотим, чтобы ты понял, где твое место, мразь, — прошипел Сашка. — Ты тут крутишься как будто ты такой же как мы! Ты — никто! Ты — дерьмо! И мы сейчас тебе это докажем!

Они набросились на него одновременно, без предупреждения. Марк успел уклониться от первого удара Гриши, но мощный кулак его подельника пришелся ему в бок. Боль, острая и жгучая, пронзила все тело. Он рухнул на колено, пытаясь отползти. Но они были быстрее. Посыпались удары ногами, кулаками. Он пытался прикрыть голову, свернуться калачом, но град сильных ударов пробивал его защиту.

— На, тварь, получай! Сдохни уже, выскочка! — они рычали, изливая на него всю свою ярость и злобу.

Марк не кричал. Он молча принимал побои, его сознание, отрешенное от боли, работало на пределе, фиксируя каждую деталь:

«Удар в ребра. Вероятно, ушиб. Удар по почкам. Опасно. Удар в голову. Сотрясение минимальное…поднять руки выше защищая уязвимое место».

Через несколько минут, которые показались ему вечностью, одаренные остановились, тяжело дыша.

— Запомни, мусор, — Гриша пнул его уже без сил. — Если завтра увидим тебя здесь — убьем. Понял?

Постояв над поверженным парнем несколько минут, они ушли, громко смеясь и обсуждая, как пойдут отмечать в бар отличную тренировку на «живой груше».

Марк же лежал на холодном бетонном полу, ощущая вкус крови во рту и звон в ушах. Боль была всеобъемлющей. Но сильнее боли было другое чувство — унижение. Холодное, леденящее, всепоглощающее унижение. Он позволил этому случиться. Он пытался избежать конфликта, и это привело к тому, что его избили как последнюю собаку. Парень не знал, сколько пролежал так. Но когда поднялся, опираясь на стену, его глаза были сухими, а во взгляде не было и тени прежней покорности. Там была только стальная решимость.

Он кое-как добрался до дома. Прохожие бросали на него различные взгляды — безразличные, заинтересованные, злорадные. Марк не видел только одного — сочувствия.

Первым делом он прошел в ванную и посмотрел в зеркало. Лицо было разбито, под глазом красовалась гематома, губа лопнула и распухла. Но самое главное — когда он разделся, он увидел, что некоторые ссадины и гематомы уже побледнели, а боль в ребрах была терпимой. Его регенерация работала и работала гораздо лучше, чем полагалось на его уровне.

И тогда парень задумался. Если он появится на работе завтра в таком виде — это вызовет вопросы. А если к утру последствия уменьшатся еще сильнее, то его уже будет ждать серьезный допрос. Если же он не придет — они решат, что победили, что заставили его сдаться и отказаться от этой работы.

Марк подошел к своему ежедневнику и на чистой странице вывел: «План "Возмездие"». Он возьмет паузу. На две недели. На деньги, что он скопил, можно было прожить это время, не экономя на еде. Этого перерыва будет достаточно чтобы не вызвать подозрений своим внешним видом, когда он вернется на склад. А еще за эти две недели он должен был сделать две вещи. Во-первых — доработать теоретическую базу для артефакта Лизы, используя новые данные о своем организме. Во-вторых — научиться драться. Не просто уворачиваться, а бить. Убивать…

Он сел на пол, скрестив ноги, закрыл глаза и погрузился вглубь себя, в хранилище памяти Кайрона. Парень искал не формулы плетений, не могучие артефакты. Он искал что-то другое. Искал то, что могло дать ему силу здесь и сейчас. И он нашел… Обрывки воспоминаний, окрашенные скукой и легким презрением. Молодой, но уже знаменитый Кайрон, достигший первого большого признания в артефакторике и пресытившийся легкими победами над коллегами. Ему стало скучно. И в поисках нового вызова он обратился к примитивному, как он считал, искусству — искусству боя. Но его привычка получать от жизни все лучшее не дала ему подойти к данному вопросу с пренебрежением. Кайрон решил — если развлекаться и спускаться до уровня других Аэтирийцев, то делать это так, чтобы в их глазах появилась привычная для него зависть.

«…Он нашел последнего хранителя гибнущей Великой школы боя. Данное искусство безоговорочно проигрывало битву стремительно развивающемуся прогрессу, ведь в основу оно брало владение холодным оружием, дополняя его боевыми плетениями. Кайрон потратил на оплату своего обучения три сложнейших артефакта, что даже для него было огромной ценой. По-другому этот древний сноб просто отказывался брать его в ученики. Он учил его три цикла (36 лет по летоисчислению людей). Система была… любопытной. Они не разделяли бой на магический и бой с оружием. Они делили его на "поток" и "прерывание". Суть в том, чтобы чувствовать поток движения, энергии противника — его намерение, его скорость, его силу — и прерывать его минимальным усилием в ключевой точке. Они использовали собственное тело как проводник силы, а оружие и магию — лишь как его инструмент…»

Воспоминания были отрывочными, лишенными эмоциональной окраски. Кайрон изучал это как ученый изучает поведение насекомых — из чистого любопытства, не считая это знание сколько-нибудь ценным. Для него, творца, способного сокрушать города одним мановением руки, это было просто экзотическим хобби. Но для Марка это было