Ее напор и зловещее очарование этой ночи сковали Илью, и поначалу он безвольно дался ей в руки. Она стала двигаться все резче и быстрее, вцеплялась в его плечи, и Илья старался стиснуть зубы, но порой стоны вырывались на выдохе, выдавая его странное удовольствие во всей красе. Девушка притянула его к себе за волосы, и он захмелел от ее терпкого яблочного аромата. Сам распустил воротник ее сорочки, куда аккуратнее, чем она обошлась с его гардеробом, сжал обнажившиеся груди, налившиеся сочно-розовой нежностью, припал губами то к одной, то к другой, словно голодный младенец.

Девушка зашипела и дернулась, попыталась отстраниться — видимо, ее собственное напряжение грозило выплеснуться за край. Но она продолжала сжимать бедра, пока совсем не обмякла в его руках, выдохнула и задрожала от удовольствия.

Но Илья не намеревался надолго покидать ее тело, и так и не сбросив штаны до конца, быстро уложил ее на живот. Она едва не вывернулась, но после пары ударов по ягодицам покорилась и даже подалась назад. Разумеется, Илья знал эту женскую любовь к коктейлю из наслаждения и боли, которая дико возбуждала, выпуская наружу потайную первобытную агрессию. Это было неловко, но до одури сладко: мышцы ныли от приятной усталости, а нутро от желанной пустоты и легкости. Ни одной женщине он не позволял так много, как ей, и ни с одной не позволял такого себе, и все же меру стоило помнить.

— Какая же ты теперь мокрая, — вырвалось у него по-русски. — У тебя опасные дни? Черт, я хочу, чтобы ты мне родила! Роди мне второго ребенка, пожалуйста! Может быть, это как-то можно сделать?

Накки ничего не ответила, так как с упоением сосала его пальцы, и Илья стал ожесточенно набирать темп, будто именно это могло помочь. Ему показалось, что вот-вот над головой сомкнется вода и он ударится о дно, выстланное черным илом, а его терпкий запах залепит вымотанные легкие. «Вот сейчас!» — понял он и даже не застонал, а почти зарычал от удовольствия, хотя не сомневался, что их могли подслушивать.

Аккуратно взяв Накки за подбородок, Илья поцеловал ее в губы, слизнул с них знакомый привкус яблочной кислинки. Его все еще потряхивало, но они обнялись как-то совсем по-родственному, с забавной и болезненной нежностью, — он перебирал ее локоны, она утирала капли пота с его лица и плеч и тихо мурчала.

— А что ты насчет второго ребенка говорил? — вдруг спросила Накки. Илья сообразил, что прокололся, забыв, что она понимает русский, но ответил спокойно и без жеманства:

— Накки, это был просто поток сознания, в котором не надо искать никакого глубинного смысла. Ты же понимаешь, что мужчины в таком состоянии думают не головой, и колдуны тут, увы, не исключение.

— Ну а другим женщинам ты это говорил, когда был в таком же состоянии?

— Нет, и что с того? Может, именно от тебя я и захотел бы, но прекрасно отдаю себе отчет, что этого никогда не будет, а за фантомами я не гоняюсь. Вот чего бы мне по-настоящему хотелось, это сделать для тебя что-нибудь.

— Ты уже сделал, вон какую красивую вещь подарил, — улыбнулась водяница и показала браслет, все еще обвивавший ее руку.

— Ну, этого мало, при том, сколько ты для меня старалась, — ласково промолвил Илья, поднялся и налил в стаканы сладкий ягодный настой.

— У меня есть одно желание, но ты не сможешь его исполнить, так что не бери в голову, — ответила Накки бесстрастно, но Илья учуял в ее голосе что-то странное.

Они выпили, поели янтарного винограда, угощая друг друга из рук, и еще немного поболтали. Потом водяница посмотрела в окно и заметила, что дождь затих.

— С тобой хорошо, Илкка, — вдруг сказала Накки. — Прости, что я иногда не сдерживаюсь.

— Да перестань, все нормально, — ответил Илья, слегка растерявшись. — Мне тоже хорошо с тобой, но я не хочу оставлять сына одного до утра. И так-то неловко представить, какой пример я ему подаю.

— Не надо ничего объяснять, иди к своему детенышу. Твою одежду уже принесли сюда.

Илья собрался, посмотрел на нее напоследок и снова увидел в глазах Накки странную грусть, которую прежде не замечал за нечистью. Она улыбнулась и поцеловала его в щеку.

— Хюваа юёта[3], — шепнула водяница, — иди.

— Киитос[4], — отозвался Илья. Ему было жаль уходить, он знал, как она любит спать с ним рядом, — даже без секса, просто согревая друг друга, особенно когда он уставал или был слегка нездоров. Но он чувствовал, что должен вернуться к Яну, даже не из соображений безопасности, а по каким-то глубинным, интуитивным позывам.

Пройдя через двор, он достиг гостевого корпуса и в прихожей услышал какой-то шорох, а затем уловил дуновение сонной травы, лесной земляники и чуть-чуть свежей крови. Ему стало тревожно, и осмотревшись, он увидел, что со второго этажа спустился высокий парень с волнистыми каштановыми волосами и ярко-синими глазами. Илья его помнил еще с прежних визитов в гостиницу, он точно был из домовых, а по имени, кажется, Хейкки. Только что он тут делал среди ночи?

Само по себе пребывание духов в корпусе постояльцев было нормальным: в их обязанности входило наблюдать за аурой в любое время. Но Илью что-то насторожило, и запах, и поведение парня, — Хейкки заметил колдуна и застыл на месте, однако взгляд не отвел, словно выжидал чего-то. Лицо у домового было красное, глаза странно блестели.

Не желая тревожить гостей в поздний час, Илья только тихо произнес:

— Живо. Иди. Спать.

— Да, Велхо, — отозвался Хейкки, чуть склонив голову, и бесшумно проскользнул к двери. Илья решил отложить выяснение до утра и быстро поднялся в их с Яном номер. Мальчик спал, сложив руки под щеку, так же крепко и тихо, как в тот день, когда его привезли из роддома, и в ту ночь, когда его мать не вернулась домой. При этом воспоминании Илью больно обожгло изнутри, и чтобы успокоиться, он прилег рядом с ним на широком диване, осторожно погладил растрепанные золотистые вихорки. «Наверное, эта боль останется даже когда он будет выше меня, — подумал Илья. — Но я никогда не пущу ее наружу, не позволю, чтобы он меня жалел. Отец есть отец, и никто не может это менять».

[1] Верховное женское божество воды у древних финнов

[2] Струнный щипковый музыкальный инструмент карело-финских народов

[3] Спокойной ночи (фин.)

[4] Спасибо (фин.)

Глава 7. Хозяин постоялого