Но тогда он не встретил бы Кинту, а знакомство с ней казалось ценнее дюжин карманов, набитых золотом.

Другой расклад был на уровне догадок, а вот в какое кафе поведет Кинту, Твен знал точно.

Продав перья, он повел Кинту в музейный квартал Лазури. Остановились они у кафе с мраморным фасадом и ярко-синими навесами над окнами.

– Кафе «Синяя лилия»? Оно нам точно по средствам? – Кинта посмотрела в окно на столики со свечами и посетителей в возмутительно дорогих нарядах, потом перевела взгляд на рваную рубашку Твена и отряхнула от пыли подол своего платья.

– Точнее некуда, – ответил Твен. Он никогда прежде не бывал в «Синей лилии», но они с Зандом много раз мечтали поесть в этом кафе. Сегодня, дважды чуть не погибнув, он собирался в нем поужинать.

Официантка мрачно оглядела их одежду, но после того, как Твен показал ей золотые монеты, провела их на террасу с видом на море. По кафе они шли под недовольный ропот посетителей. Парни в рваных рубашках и девушки в платьях с грязными подолами не ужинают в Лазури, а тут вот, пожалуйста.

Они заказали все, что было в вечернем меню: рыбу в сливочном соусе, яркие овощи, свежий хлеб и бордовые фрукты. Твен показал Кинте скалы, где собирал перья гагарки, Кинта потчевала Твена байками о Небесном Цирке.

За спиной у нее взошла полная луна, и по океанской глади заскользили огни города. Чайки оглашали ночь обвиняющими скорбными песнями, а Кинта рисовала словами магический мир. Твен уже не помнил, сколько раз смеялся над очередной ее байкой; он без устали задавал Кинте нелепые вопросы, только чтобы она не замолкала.

Как давно они сидят за столиком? Твен не представлял, зато не сомневался, что сможет слушать Кинту еще много часов. Ему нравилось смотреть, как она двигает губами, проговаривая слова; нравилось, что мечты у нее такие же смелые и дерзкие, как она сама. Еще ему нравилось, что она резала фрукты на кусочки, а потом, слишком яростно жестикулируя вилкой, забывала их съесть.

Посетители приходили и уходили. В большинстве это были Весьма Уважаемые Граждане в дорогих манто или с нитками жемчуга, задевавшими стулья, когда их обладательницы садились. В конце террасы расположились два художника, гостям на удовольствие рисовавшие ночное небо и гавань. Талант художников почитался, и жители Северона дорого платили, чтобы увидеть их за работой. Богачам нравилось представлять себя на их месте.

Дама, сидевшая за столиком рядом с Твеном и Кинтой, громко заявила:

– Хотела бы я быть художницей, но как же дети? Не может же мать жить на чердаке – и картины писать, и еще неизвестно чем после полуночи заниматься. – Соседи по столику засмеялись, а Кинта смерила даму ядовитым взглядом.

Как художники относятся к тому, что на них пялятся, Твен не знал. Хотя ему вряд ли понравилось бы, если бы на него глазели, как на зверя из зоопарка, пока он создает нечто прекрасное. И каждое произведение искусства для чужих глаз тоже предназначается вряд ли. Порой достаточно лишь создать прекрасное, даже если никто другой его никогда не увидит.

– Эй, ты меня слушаешь? – спросила Кинта, врываясь в его мысли. Им только что принесли кофе, и Кинта держала фарфоровую чашечку двумя руками. Так кофе в дорогих заведениях не пьют, только Кинту это, похоже, не волновало. – Кажется, ты витаешь в облаках над морем.

В голосе Кинты звучала издевка, и Твен ей улыбнулся:

– Я думал об искусстве и обо всем красивом.

Наверное, Твен смотрел на нее слишком долго, потому что от его слов девушка зарделась. Он начал объяснять, что думал не о ней, только смысла в этом не было. Кинта воплощала искусство: дикая, прекрасная девушка-мечта на фоне ночного мрака. За их столиком надолго воцарилось молчание.

– Кстати, об искусстве, – наконец проговорила Кинта так тихо, что услышал только Твен. – Я хочу сплести кружево из звездного света. Давай попробуем?

Твен не смог бы отказать Кинте, даже будь у него занятие важнее. Ему было очень любопытно, как плетут кружево, и хотелось провести больше времени с Кинтой.

– Давай попробуем. – Твен сделал большой глоток кофе, наслаждаясь его горьким вкусом. Это было его любимым дорогим удовольствием, которое он почти никогда себе не позволял.

– Даже если это разрушит звездный свет? Знаешь, такое ведь возможно. – Кинта встревоженно закусила губу.

Твен ответил не сразу. Даже после их дорогущего ужина выручки от продажи перьев хватит еще на пару недель, не больше. Если не продавать звездный свет, ему придется думать, чем платить за билет на «Женскую месть». А если кто-то явится выбивать долги Занда, без денег Твен останется куда быстрее.

Но где им найти еще одну нить звездного света? И вдруг Кинта сотворит с ним что-то совершенно невероятное?

К тому же Занд изучал историю музыки звездного света и с самого детства мечтал узнать о ней побольше.

Твен не мог ни оживить брата, ни стереть слова, которыми они осыпали друг друга в то роковое утро, но вдруг, помогая Кинте, он завершит часть исследований Занда? Вдруг раз в жизни он принесет пользу, а не вред?

– Я готов рискнуть. Хочешь попробовать сегодня?

– Конечно, – ответила Кинта, залпом допивая кофе. – Давай прямо сейчас.

Неподалеку пробило одиннадцать. Колокола звенели, когда Твен оплачивал счет.

Едва они вышли из кафе с полными животами и планами заняться чем-то совершенно необыкновенным, а то и магическим, Твен начал нервничать. Кинта тоже молчала. Они только что проболтали несколько часов, а теперь не могли подобрать слов.

Так получается, когда знакомятся в бешеной спешке, едва не погибают вместе, а потом ужинают. Твен и Кинта долго стояли у «Синей лилии»; мимо них прохаживались богачи, по мощеным улицам с грохотом неслись кареты. В Лазурь приходили других посмотреть и себя показать, а музеи и галереи не закрывались даже с наступлением темноты. Шум ужинов, концертов и вечеринок выплескивался на улицу, вливаясь в общую какофонию.

На глазах у Твена два неопрятных паренька приставили стремянку к ближайшему к кафе газовому фонарю. Он погас, и парни пришли снова его зажечь. Они перешучивались, пока парень повыше залезал на стремянку с маленькой свечкой в руке. Он поместил свечу под крышку корпуса, и фонарь тотчас загорелся. Парень на земле захлопал в ладоши, парень на стремянке отвесил театральный поклон.

С