Едва сдерживая набегающие слезы, дыша тяжело, с придыханием, она кусает губы до крови. Металлический привкус заполняет рот, утопая в густых запахах, ощущающихся даже на языке, этого проклятого места. Как выбраться, куда идти, а главное, каким образом сделать хотя бы шаг в месте, где вязкая тьма обволакивает, липнет словно вторая кожа. Моник медленно поднимает руку перед собой в попытках нащупать хоть что-нибудь, но сомневается, в самом ли деле сделала это или так только кажется.

Страх пробирает до костей, но как проснуться, как вернуться в свою постель? Неуверенно девушка делает шаг вперед, замирая на месте, когда под голыми стопами ощущается прохладная жидкость, быть может, вода, по крайней мере ей хочется думать именно так. Маленькими шажочками Моник движется вперед, но картина вокруг не меняется, лишь в ушах раздаются слабые шлепки босых ног о влажную поверхность.

«Все равно что оказаться внутри собственной тени», – думает Зоэ-Моник Гобей, продолжая слышать звук шагов, неожиданно для себя понимая, что стоит на месте. Волоски на коже поднимаются от осознания, что не она является причиной этих звуков, которые с каждой секундой искажаются все сильнее, теперь напоминая трение сотен мохнатых лапок друг о друга, разбавляемое короткими щелчками и трескучими стонами. Что бы там ни было, оно приближалось.

Дочь хозяина теней и кровавой ведьмы делает единственно посильное в данной ситуации – бежит, поскальзываясь, выставив перед собой руки, прочь, как можно дальше от пугающих до дрожи звуков. Даже если сновидение гоняет Моник по кругу, это лучше, чем стоять на месте, ожидая, когда смерть вонзит в твое тело острые когти. Скрежет и щелчки остаются на фоне отголосками, на миг девушка ликует, похвалив себя за расторопность, пока нечто невидимое не встает на пути, удерживая на месте.

Словно переплетение тонких лесок или нитей, густо смазанных клеем, заставляет Моник Гобей остановиться, сковывая любые движения. Она вскрикивает, насколько хватает воздуха в легких, пытаясь вырваться, но, кажется, лишь сильнее запутывается в призрачной паутине. Паника нарастает; девушка чувствует на щеке и губах липкие следы, запах гниения сбивает с ног, вынуждая глаза слезиться, тошнота накатывает волной, но Моник не сдается, ногтями и зубами разрывая нити. Позади вновь слышатся редкие щелчки, но уже через мгновение создается ощущение, что теперь они раздаются со всех сторон, рассеиваясь по всему периметру ничто.

«Нет, нет, нет, не надо, я не хочу!»

«Пожалуйста…»

* * *

Толчком выныривая из сна, Моник села в своей постели с тяжелым рваным дыханием, не узнавая собственный хриплый голос, по-прежнему шепчущий «нет, не надо, нет». Секунда ушла на то, чтобы понять, где она находится. Из окна блеклый свет пробуждающегося солнца, еще уступающего мраморному серпу луны, заставлял плясать на поверхностях причудливые тени. Страх еще блуждал по венам девушки. Дрожа, она окинула взглядом комнату, убеждаясь, что больше ей ничего не угрожает, по крайней мере сейчас.

Зоэ-Моник запустила пятерню в волосы, распутывая пряди, и заметила тонкую полоску света у двери, которая, медленно отворяясь, впустила в комнату свет, начавший подминать под себя остатки сумерек, покрывалом лежащих на полу, стенах и шкафу.

– Доброе утро. О, уже встала, lève-tôt[19], чудесно, завтрак на столе.

Элайн Мелтон-Гобей уже хотела выйти из комнаты, но остановилась, придерживая дверь.

– Все в порядке, детка? Выглядишь так, будто не сомкнула глаз ночью. Ты не заболела?

– Нет, все в порядке мам, просто дурной сон. Что у нас на завтрак? Запах потрясающий!

Моник выдавила улыбку, спуская ноги с кровати, на всякий случай проверяя, нет ли на полу воды, и перевела тему, чтобы матушка не продолжила задавать вопросы, на которые она не смогла бы ответить. Ведьма улыбнулась на заявление дочери, вытирая влажные руки о передник.

– Овсяная каша с медом и фруктами. Еще минутку, и подам бриошь. Ах да, хорошие новости: отец починил твой велосипед.

При упоминании Эгона входная дверь хлопнула, стук сапог оповестил о его приходе, и Элайн поспешила удалиться, оставляя на щеке супруга невесомый поцелуй. Моник прошла в ванную, плеснула в лицо ледяной воды и замерла, глядя на закручивающуюся вихрем струю, чувствуя, как тяжелые капли стекают по ее лицу, зависая на самом краю подбородка. Вид, должно быть, у нее неважный, девушка в самом деле чувствовала себя изможденной. Сколько еще кошмары будут продолжаться, как долго она сможет вытерпеть это? Взгляд непроизвольно поднялся к полке, куда, как Моник Гобей знала, разбирая вещи, она положила бритву. «Нет, не сейчас, неудачное время, может быть, позже», – как мантру прошептала девушка, насильно отворачиваясь, ощущая легкий зуд не заживших полностью ран на внутренней стороне бедра.

Приведя себя в порядок и переодевшись, Моник нашла родителей в кухне, они смотрели в окно, выходящее во двор; Эгон обнимал за плечи Элайн, склонившую голову к нему, казалось, между ними происходил немой диалог, и Зоэ-Моник почувствовала себя лишней в этой идиллии. Собственная дефектность резко контрастировала с представшей взору картиной, будто сломанная только что купленная игрушка, которая должна бы петь и танцевать, но механизм запуска оказался неисправен. Сглотнув горькую от досады слюну, скатившуюся камнем на дно желудка, девушка заставила себя отпить из стакана приторно сладкий сок и, поправив на плече чехол с гитарой, поспешила к выходу.

Уже у дверей ее настиг окрик матери и отца:

– А как же завтрак?!

– Не могу, уже опаздываю! Хорошего дня!

Слезы жгли глаза всю дорогу до ворот калитки, пока Зоэ-Моник с гитарой на спине вела велосипед, и только выйдя за пределы территории дома, она позволила себе обернуться, взглянуть на место, ставшее домом. Девушка знала, что родители не виноваты в том, что с ней происходит, она не должна избегать их, сторониться, это было нечестно, но ненависть к самой себе толкала на отчаянные действия, ноги сами несли прочь. Утерев рукавом короткого пальто слезу, ужалившую щеку, Моник оседлала механического скакуна, стараясь сосредоточиться на дороге.

* * *

Леони Шарбонно и Арлетт Пинар уже стояли у входа в лицей, когда Моник Гобей загнала велосипед на специальное парковочное место и, улыбнувшись девочкам, махавшим ей, направилась к ним.

– Ты не забыла про гитару!

Воодушевление Леони было заразительно, она переминалась с ноги на ногу, будто стоя на иголках, чем позабавила подруг. Шарбонно подняла за лямки тканевый черный