единой раны. Зато тело Халти рядом с ним было почти рассечено пополам каким-то массивным холодным оружием, а пол залит темной кровью.
— Из Олега вынули душу? — тихо спросил Илья, когда немного смирился с услышанным.
— Нет, если тебя это хоть немного утешит, — ответил Антти. — Умер он без мучений, на них просто навели мощный усыпляющий морок. Твоего друга бросили замерзать, а Халти быстро прикончили: на него же мороз не действовал.
— Какая сила нужна, чтобы нанести такой удар?
— Нечеловеческая, — констатировал старик. — Хафиза этого сделать не могла, и даже ее подручные — вряд ли. Кроме того, в машине нашлось еще вот это.
Он протянул Илье лист бумаги, на котором было написано черным маркером: «Если не примешь мое предложение — в следующий раз это будут их дочери, Водяной Змей. Кстати, они обе недурны и соблазнительны, так что я совмещу полезное с приятным».
— Черт! — простонал Илья сквозь зубы. — Даже не шифруется, подонок! И что теперь, идти на их поганые условия и давать зеленый свет другим изнасилованиям и убийствам? Но разве мы можем ожидать от них с Хафизой честной игры?
— Тут ты абсолютно прав, — кивнул Антти. — И не вздумай винить себя: Латиф делает мерзости и подлости просто потому, что может и хочет. Но сейчас он немного блефует, Элиас.
— То есть?
— Я поставил сильный заслон в гостинице, а на заливе и в лесу установил именно такие ловушки, о которых сказал тебе недавно. Люди там сейчас почти не появляются, а демонов смерти они надежно отпугивают. Потому-то Латиф не полез сюда, а подловил их в городе. Просто он рассчитывает продавить тебя через горе и чувство вины, так что не доставь ему этого удовольствия.
— И что же теперь делать?
— Укрепить заслон и никого больше не выпускать из гостиницы дальше двора. Если понадобится, мы даже наведем на постояльцев безопасное сонное заклятие. Конечно, об этом стоило позаботиться раньше, но я не рассчитывал, что ифрит так нагло полезет напролом. Ведь правило последних дней года на Севере соблюдает почти вся нечисть…
— А мы сегодня встретились с самим Северным старцем, — вздохнул Илья и изложил наставнику недавнее происшествие.
— Вот как, значит? — промолвил Антти и медленно протер очки, когда молодой колдун закончил. — Знаешь, Элиас, это может оказаться полезным.
— О чем вы? — удивился Илья.
— Послушай, я понимаю, как тебе тяжело, — мы оба потеряли друзей! Но их уже не вернуть, а защитить других и самих себя необходимо. Властители духов в разных уголках света и измерениях постоянно взаимодействуют, и если до нижнего мира дойдет, что ифрит проявил такую дерзость, у него будут большие неприятности.
— Но их семьям по-всякому хуже, — мрачно заметил Илья. — Ничего, скоро я до него доберусь, и он очень пожалеет, что это не ему вскрыли горло на даче и не ему оторвали башку в лесу. Но как сейчас быть с женой Олега? У нее теперь похороны вместо Нового года и двое детей на руках! Как она будет справляться, да еще в такое время?
— Мы их не бросим и поможем пережить горе, но всю правду жене, конечно, знать не стоит. Когда она хоть немного придет в себя, мы сообразим, что сказать. Завтра ты можешь поддержать их, а послезавтра нам придется думать только о заклятии, — увы, правила ведовства жесткие.
Илья с горечью кивнул и залпом выпил поданную стариком рюмку коньяка. Затем Антти отпустил его, видимо, желая тоже остаться со своим горем наедине, и молодой колдун отправился к Ларисе и детям. Ему пришлось пустить в ход тайное обезболивание, которое приводило к сонливости и спутанности сознания, но помогало вытерпеть момент кризиса. Потом женщина прилегла, Мила обещала посидеть с братом, и Илья вернулся к сыну. Перед сном они долго разговаривали — Ян не впервые сталкивался со смертью, стойко принял новость и обещал отцу, что тоже научится облегчать боль.
Уже за полночь, когда Ян успел заснуть, а Илья все еще смотрел в окно и размышлял, дверь вдруг скрипнула и он подскочил так, словно сел на раскаленное железо.
— Да это я, Велхо, — тихо сказал Хейкки, прикрыв дверь за собой. — Не бойся, Яна не разбудим! Как себя чувствуешь?
— Если вкратце, то хреново, — усмехнулся Илья. Голова сильно болела и ядовитый вкус обжигал рот и горло, но ему не хотелось давать слабину перед парнем. — Ты лучше скажи, как там Сату?
— Держится, она же боец, вся в отца, да и отношение к смерти у нас немного иное. Другое дело, что это убийство, да еще такое скотское! Демоны подобного не прощают, об этом мы сейчас и думаем, а грусти дадим волю потом.
— Опасные вы ребята однако! — невольно улыбнулся Илья. — И это мне в вас все больше нравится.
— Спасибо, — промолвил домовой, — но я о другом поговорить хотел. Чую, что ты не дело сейчас думаешь, Велхо, ох не дело…
— Ты мысли умеешь читать?
— Да просто я людей знаю! Я давно укладываю спать и мужиков, и баб, и стариков, и детей, знаю все их боли и страхи и вижу, кто достойно с ними борется, а кто плывет по течению. Я много раз знал, что человек уже не проснется, и последний видел его живым, когда он еще мог что-то вспомнить, обдумать, оплакать, — то, что не расскажешь ни на одной исповеди, никакому церковнику. Только домашнему духу. Вот и вообрази, насколько у нас вредная служба.
При этих словах Хейкки тепло улыбнулся.
— Спасибо тебе за все, — растерянно произнес Илья, опустив голову. — Ты сам-то сегодня сильно испугался?
— А ты как думаешь! Где Старец и где я? Ему любого из нас прихлопнуть все равно что муху. И вообще, только трупу не бывает больно и страшно, Укко тебя разрази! Так раз уж мы остались живы, расскажи мне, что у тебя накипело, иначе выгоришь изнутри — это я серьезно тебе говорю.
Илья сжал кулаки, сглотнул, борясь с желанием что-нибудь крикнуть или просто забиться в угол, словно мальчишка. Но глаза домового просвечивали насквозь своей фосфорической синевой и все больше пробивали брешь в том панцире, который за годы прирос к Илье до крови и костей.
— Я просто до тошноты устал, Хейкки, — наконец промолвил он. — Я снова пытался помочь близкому человеку и не смог, несмотря на все колдовские навыки и ухищрения. А он же только успел новую жизнь начать! Почему-то другая сторона всегда идет на шаг впереди меня и убивает то, что мне дорого! Сегодня на какой-то миг даже страх пропал, одно безразличие: будь что будет…