Чживэй лишь неопределенно фыркнула и победно воскликнула:

– Посмотри, что лежит в моей могиле!

Настороженно переведя взгляд на разрытую землю, Мэйцзюнь опасливо произнесла:

– Я, честно говоря, не очень хочу, сестрица.

– Ты как трусливый листик на ветру!

Мэйцзюнь тяжело вздохнула, подползла к краю могилы и перегнулась, готовясь увидеть изуродованное тело сестры, но та оказалась пустой.

– Ничего нет!

– Ничего! Кроме вот этой шпильки!

Раскрыв ладонь, Чживэй продемонстрировала красивую шпильку. На секунду Мэйцзюнь даже показалось, что камень светится и смотрит на нее.

– Красивое какое!

– Не то слово. Ее подарил мне твой император, Чжао Шэнь.

– И что это значит?

Чживэй посмотрела на нее задумчиво.

– То, что нам надо выспаться. Здесь нам больше делать нечего.

Глава III

Немало за жизнь познал он удач и потерь. Теперь при луне удилище ладит свое

Стихотворение Дутинского старца

Лю Чживэй

После триумфального обнаружения шпильки заснуть не получалось. Под ногтями все еще ощущалась рыхлая мокрая грязь, отмыть ее в темноте до конца не удалось, а в мыслях царил раздрай. Мучительно-лихорадочные, они сменяли одна другую, а как только она проваливалась хоть ненадолго в сон, то тело сразу же сводило судорогой. Впрочем, оно было и к лучшему: в беспамятстве ей являлись мертвецы, пытавшиеся утянуть ее обратно в могилу. Где ей было самое место.

Прячься.

Чживэй встрепенулась. Интуитивное желание спрятаться возникло чуть раньше, чем она поняла, что испытывает тревогу. Тогда она подняла голову и посмотрела на сестру, которая спала, крепко прижимая камень к груди.

Где же спрятаться?

Чживэй нырнула в недавно разрытую могилу и свернулась там в уголке, прекрасно зная, кто вызывал у нее это чувство тревоги.

Поляну накрыла длинная извилистая тень, скрывая двух путниц от лунного света.

Собственное дыхание показалось Чживэй слишком громким, поэтому она уткнулась носом в колени.

– Вс-стань, – раздалось над могилой.

Что ж, игра в прятки не была ее сильной стороной. Чживэй неохотно поднялась и второй раз за ночь выбралась из могилы. Должна ли она чувствовать себя польщенной, что среди всех «друзей» ее разыскал именно Дракон? И где теперь Сюанцин? Кто из них победил в схватке за тело, которое они делили?

– Ты не выполнила с-cвою часть с-сделки, Лю Чживэй. – Дракон посмотрел на нее. – С-собери мне артефакты Байлун.

В прошлом именно Чживэй освободила Дракона из заточения Черной пещеры, где, по слухам, он просидел десять тысяч лет. Светлые ужасно боялись Дракона, ведь их пророчество гласило, что освобождение монстра пещеры, лояльного темным, означает конец их мира. Дракона, как узнала потом Чживэй, мало волновала справедливость. Единственное, чего он хотел, так это контроль над собственным телом. Проблема была лишь в одном: тело он делил с Сюанцином (Молчуном, как его прозвала в начале Чживэй). Жертвовать другом Чживэй не хотела, и тогда Дракон предложил ей сделку: она найдет ему части Белого дракона, Байлун, и их пути разойдутся, Сюанцин останется невредимым.

Чживэй выполняла часть сделки, пока не умерла. Пока ее не убили.

– Меня убили, – возразила Чживэй.

Дракон на это лишь смешливо зафыркал.

– Тебя зарезали как с-свинью.

– Кто? – Чживэй жадно наклонилась к Дракону. Неужели сейчас она узнает?

– Он с-спрятал это от меня, – прошипел тот недовольно.

– Он научился скрывать свои мысли от тебя? – недоверчиво переспросила Чживэй. Раньше Сюанцин едва контролировал себя. Но… если он пожертвовал Чживэй ради Сосуда Вечного Равновесия, то мог обрести достаточно силы.

– Сосуд у него? – резко спросила Чживэй, однако быстро поняла, что даже если да, Сюанцин это скрыл от Дракона.

Хвост Дракона обвился вокруг ног Чживэй. Со стороны жест мог бы показаться полным нежности. Кончик хвоста провел по ее щеке.

– Ты моя подруга, Чживэй, – произнес он, после чего выдержал паузу, казалось бы, наполненную неким только ему понятным смыслом. – С-собери мне все части Байлун. За задержку заплатят твои с-смертные.

Дракон угрожал убить ее друзей? Да она и сама собиралась. Чживэй внезапно расслабилась. Может быть, она не знала, как теперь расположены камешки на доске го, но и Дракон, похоже, тоже не знал. Это было интересно.

Коснувшись когтем ее груди, он толкнул ее обратно в могилу.

Чживэй взмахнула руками, ожидая болезненного падения, однако его не случилось. Падение почему-то затянулось, пока она довольно мягко не приземлилась на ноги в кромешной темноте.

Через мгновение ее ослепил свет фар: машина стремительно приближалась к ней, к Лин Юн, стоящей на шоссе. Щеки были мокрыми от слез. Тогда Лин Юн смирилась, но в этот раз она захотела отпрыгнуть, только тело не послушалось.

Как и в прошлый раз, появилась Лю Чживэй, потянулась к ней… В груди заныло.

Она вдруг почувствовала, что если Чживэй коснется ее, то Лин Юн вернется назад, в будущее, в свой мир. Ее охватил животный страх: только не назад!

– Ты отдала мне жизнь, – прошипела она разозленно. – Поздно менять. Теперь это моя жизнь.

На лице Лю Чживэй отразилось сочувствие.

– Чего ты так боишься здесь? У тебя нет врагов.

«Здесь у меня самый худший враг – я сама».

Когда Чживэй появилась перед ней в первый раз, Лин Юн была готова на все, лишь бы ничего не чувствовать, даже, возможно, исчезнуть, не существовать. Боль от потери семьи была такой силы, словно ее ежесекундно терзали демоны.

«Время лечит».

Прошел год, однако боль не утихла и даже не притупилась. Наоборот, в груди у нее образовался ком размером со вселенную, и даже слезы не могли выплакать из нее чувство потери.

Может быть, время лечит тех, кто не виноват в смерти семьи? Ее же время наказывало.

Лин Юн очень долго была единственным ребенком: умницей, красивой, да еще и талантливой. Увлекшись китайской оперой еще в детстве, она попросила отправить ее на занятия, где быстро начала делать успехи и даже выступать на городских фестивалях Пекина.

Когда ей исполнилось десять, у нее появился младший брат. С тех пор она словно бы стала сиротой. И нет, она не была одной из тех первенцев, кто ревновал родителей. Вскоре после рождения у брата выявили серьезное аутоиммунное заболевание, и жизнь их семьи стала полностью подчинена больничным счетам и здоровью брата. Лин Юн поначалу неплохо справлялась с тем, что родители перестали ее замечать (она же «умница», которая справляется сама), но затем все чаще стала выражать недовольство.

В тот роковой день пропустили ее первое выступление в главной роли, которое совпало с днем рождения, потому что состояние брата резко ухудшилось. Лин Юн разозлилась: она потребовала обещанную поездку на море в Циньхуандао. Семья погрузилась в машину, несмотря на ливневый дождь, все были усталые, никто друг с другом не говорил.

Последнее, что Лин Юн сказала им вслух: «Давайте просто тогда распрощаемся, раз вам и так нет до меня дела».

Ей просто хотелось, чтобы они доказали ей свою любовь, вот так глупо, но ей хотелось, чтобы ее заметили.

– Спаси их, мое отражение! – Черты лица Лю Чживэй смягчились, выражая сочувствие.

Лин Юн почувствовала к ней отвращение в эту секунду: она бросила семью, подвела, когда та отчаянно в ней нуждалась. Именно действия Лю Чживэй привели их к смерти.

Совсем как Лин Юн. Ее отражение.

– Я не спасла, – холодно ответила она. – Это твоя вина.

Ей захотелось сделать этой Чживэй больно. Слишком легко та отделалась, свалив на нее ответственность за смерти двух семей.

Чживэй коснулась указательным пальцем ее лба, слегка толкнув. Лин Юн потеряла равновесие и вновь полетела обратно в могилу. До нее донеслась лишь одна фраза, которая удалялась эхом:

Вспоминай, Чживэй, вспоминай…

* * *

Тело свело судорогой, и Чживэй резко дернулась, поднимаясь из положения лежа в сидячее. Она словно очнулась от одного из тех снов, когда не сразу различаешь грань