Теперь в этой части городе можно было заправиться только в одном месте – на Панфилова. Ближайшая по Университетской было сожжена десантом «оранжевых» ещё месяца полтора назад.

Вначале пришлось проехать мимо общежития университета – запах стоял невыносимый. С тех пор апрельский запах тополиных почек, усыпавших дорогу и тротуары, стойко ассоциировался у Кости с запахом смерти, и он на долгие годы перестал любить весну. Общежитие было первой жертвой первой же бомбы, а так как бомбёжка производилась ночью, то и народа в ней было под завязку. Стекляшка «Цветы» во дворе уцелела, а от здания ничего не осталось, только перила магазина «Украина» и крыльцо со скользкими плитками. Тех, кто был снаружи, похоронили, а те, кто остался под тонными кирпича, так и остались там лежать.

Костя по водительской привычке притормозил на перекрестке, но так как светофоры давно не работали, а машины стали большой редкостью, то, покрутив головой туда-сюда, поехал дальше на третьей скорости, чтобы не налететь на камни или не попасть в яму. Чем ближе они приближались к центру, тем сильнее были разрушения. Зато народа было побольше: кто-то копался в развалинах, кто-то тащил бидоны то ли с водой, то ли с самогоном. На площади перед универсамом дрались из-за мешка гнилой картошки. Пока двое выясняли отношения, третий – утащил злополучный мешок. Божко долго смеялся, схватившись за бока: «Ой, мамочки!» На перекрестке продавали прошлогоднюю кормовую кукурузу – твердую, как шарики из подшипников. Толпа из старух смиренно заворачивалась хвостом вокруг обгоревших ларьков. В больничном дворе травматологии шныряли тёмные личности.

– Грабят… – равнодушно констатировал Сашка.

– Остановимся?.. – живо предложил Игорь, высунувшись в окно и издав разбойничий свист.

– Нет, – сказал Костя, представив себе, на кого они могут нарваться, необученный Тулупов и он – не умеющий толком стрелять даже из пистолета, плохое войско. А если Божко подстрелят, то задание пойдёт насмарку. Пусть грабителями полиция занимается.

– Жа-а-аль… – процедил Игорь, в азарте поворачивая голову так, что едва не свернул себе шею.

Был он горяч, но отходчив по-своему, со своими завиральными мыслями и идеями, которые давали пищу его воображению: если на бумаге было написано, что в мире людей существует, например, такое явление, как чтение мыслей, то Игорь был уверен, что обладает способностями их читать. И без всякого смущения проделывал всякие забавные фокусы, которые ему изредка удавались.

На следующем углу дома им повезло: прямо из машины торговали сушками. Костя тормознул сбегали вернулся с полным кульком.

– Пять тысяч отдал, – сказал он, бросая кулек на сидение рядом с Божко.

Они понеслись дальше, жуя черствые сушки. Вообще, у Кости создалось впечатление, что город бомбили без всякой системы, для устрашения или для того, чтобы разорить конкурентов. Новая «оранжевая хунта» всё ещё мыслила клановыми мерками. Зачем-то перепахали сквер на Планетарии, но в «Сити-центре» вылетели только окна. Зато разнесли вдребезги стадион «Донбасс-Арена» – наверное, потому что в него было легко целиться. Центральная площадь города осталась цела, зато изрядно разбили парк вдоль реки, но на ДМЗ[16] не упало ни одной бомбы. Видно, кому-то завод приглянулся. Говорят, даже зачем-то взорвали плотину на Кальмиусе, и вода ушла, затопив южную часть города. В шахтоуправление Засядько попали три бомбы и ещё три в окрест. Говорят, обрушился центральный ствол. Шахта принадлежала кому-то из регионалов.

Некоторые здания были целыми, но выгоревшими изнутри. Это произошло, когда правительственные войска под чёрно-красными флагами и этномутанты всех мастей приехали на автобусах и рассыпались по городу. Они стали бросать зажигательные гранаты в окна первых этажей и стрелять по прохожим. Всё это было сделано в отместку на решение Чрезвычайного всеукраинского съезда депутатов всех уровней о создании Федеративной Украинской Восточной республики. Новая «оранжевая хунта» заклеймила Съезд «пятой колонной Москвы». И всё из-за того, что Олеся Тищенко не согласилась с результатами выборов две тысячи пятнадцатого года, хотя эти результаты точь-в-точь повторили результаты предыдущих выборов. Виталий Ясулович, непонятно, экс или не экс, по наивности своей апеллировал к свободолюбивому Западу, у которого на этот раз были развязаны руки: покоренный Афганистан лежал в пыли, проблема с Ираном была решена самым радикальным образом – его разбомбили, ввергнув «в каменный век», о Ливии уже все забыли. Запад больше не нуждался в России. На неё уже никто не оглядывался даже в вопросе ПРО, о которой так и не договорились и которая под лозунгом: «Русские иду!», спешно возводилась в бывших странах Варшавского договора. У Америки чесались руки выйти из кризиса за счет кого-нибудь третьего, а тут подвернулась неугомонная Олеся Тищенко со своими проблемами. На майдане снова кричали: «Геть русских на ножи! На ножи! Утопим москалей в жидовской крови, крови!» Узколобые этномутанты из мрачных галицинских лесов разорялись: «Хай гирше, та инше!»[17] До поры до времени за их спинами прятались поляки, привыкшие ловить рыбку в мутной воде. Но на днях польский президент Ярослав Качинский, выигравший выборы на волне милитаризма, вдруг заявил права на Волынь и Галичину, чем поставил их союзников – «оранжевую хунту» в двусмысленное положение. Олеся Тищенко в который раз сделала вид, что не произошло ничего из ряда вон выходящего. А США даже похвалил её за толерантность и высказались в том смысле, что современные взгляды поляков не имеет под собой исторического основания. Но это было слабым утешением. Украине перед всем миром дали пощёчину. Ясно было, что всё зависит от того, как поведёт себя в ближайшее время Россия. А Россия почему-то молчала. Одна надежда была на то, что русские долго запрягают, зато быстро ездят. Все чего-то ждали, ждали какой-то развязки, а она всё не наступала и не наступала. И от этого на душе было горько.

На этот раз Запад объявил, что выборы недействительны, что они подтасованы и что в этом виновата ни кто иной, как всё та же Россия – союзница Виталия Ясуловича. Пресса захлебывалась в потоках злобы и клеветы. В Украине возникла патовая ситуация. Виталий Ясулович понимал, что отдать власть – значило принять лицемерную позицию своих оппонентов. Народ бы его не понял. Впрочем, на народ, о котором вспоминали только в день выборов, ему было наплевать, ибо он не мог поссориться с Западом. Олеся Тищенко, которая отсидела четверть срока, в открытую заявляла о реванше. Её националистические лозунги не оставляли сомнения в том, чья