Но графиня фон Мален и вправду жила там, и в этот час она была дома, и видно встала совсем недавно. В своей свободной, домашней одежде, с распущенными волосами, едва прикрытыми чепцом, с чуть припухшим со сна глазами, Брунхильда была просто прекрасна.

Живая и счастливая, она улыбалась барону, и кажется годы совсем её не портили, а наоборот — красили, от той девы, что повстречал он в захолустной харчевне, и следа не осталось, а на её месте теперь светилась красотой роскошная, ещё не старя женщина.

— Ах, братец… Как я счастлива… — Она, не стесняясь ни своих слуг, ни его людей, обняла его за шею, повисла на нём едва он пересёк порог её дома. Глаза женщины были полны слёз. — Наконец-то вы приехали. Я молилась каждый день о том, — она оборачивается к своим слугам. — Ну, что встали? Зовите графа! — И тут же схватила генерала за руку и буквально потащила в покои.

Георг Иероним фон Грюнефельде граф Мален, племянник генерала был, в отличии от матери, уже одет, и пальцы его были испачканы чернилами, а за ним шёл немолодой монах, с книгой в руках, Волков сразу подумал, что это учитель графа. Он схватил «племянника» на руки весьма бесцеремонно, и поцеловал его несколько раз, а потом и спросил:

— Ну, рассказывайте, как вы?

— Мы ждали вас, дядюшка, — отвечает разумный мальчик, — матушка всё время говорила, что вы к нам непременно приедете. А пока вас не было, Его Высокопреосвященство был к нам ласков.

— Архиепископ приглашал графа на обед, — похвасталась сыном мать.

— Он приглашал вас на обед? — Удивлялся генерал. — Без матушки?

— Без матушки, — спокойно отвечал мальчик.

— И о чём же вы говорили с Его Высокопреосвященством? — Ещё больше удивляется Волков, так и не опуская графа на пол.

— Да обо всём, — говорит тот. — О моих поместьях, о вас, дядюшка, о ваших подвигах, а ещё о языке пращуров.

— Вы говорили с архиепископом о языке пращуров? — Каждый ответ «племянника» удивляет Волкова всё больше. И он смотрит на того человека, которого он посчитал учителем графа. А тот, поймав взгляд барона, решается ответить:

— Его Высокопреосвященство высоко оценил знания графа. Они обсуждали глаголы.

«…обсуждали глаголы… с архиепископом… Вряд ли я, когда, услышу подобное про барона Рабенбурга, а ведь они почти ровесники…»

А Брунхильда тут берёт «братца» под свободную руку, и говорит:

— Ну, что же мы тут стоим, братец? Пойдёмте в столовую, я прикажу подавать завтрак.

— Вообще-то, матушка, — разумно рассуждает граф сидя на руках у «дяди», — время подавать обед.

Глава 33

За столом были и учитель графа, и фон Готт, и Кляйбер, и Леманн, это кроме графини, юного графа и Волкова. И барон отметил ещё один прибор подле левой руки графини, но кто-то так и не явился на обед. Брунхильда же была по-настоящему рада, и сияла. Она, забывая есть, с удовольствием слушала умные разговоры «дяди» и «племянника» в которые иногда вставлял реплики учитель. И весь вид её выражал счастье. Она улыбалась, когда видела, что Георг Иероним каждую минуту удивлял своего «дядю» познаниями в мертвом языке или какими-нибудь разумными рассуждениями, которых от иного столь же юного человека нипочем было не услышать. Конечно, Брунхильда гордилась своим умным мальчиком. А как же ей не гордиться, ведь это именно она произвела на свет это чудо. И женщина, слушая своего сына то и дело касалась руки своего «брата». Нежно, совсем по-сестрински, каждым прикосновением как бы вопрошая: ну, что братец, разве ваш племянник не чудесен? И Волков даже сжал её руку один раз в ответ на её прикосновения. И поглядел на красавицу. Потом, когда люди его ушли, учитель увел графа, а ему и графини сварили кофе, они наконец смогли поговорить о важном. И барон спросил:

— Как вы тут устроились?

— С божьей помощью… — Отвечала графиня. — И с помощью Агнес.

«С помощью Господа и с помощью Агнес… По меньшей мере, странное сочетание».

— А что же она тебя быть к себе не просила?

— И речи о том не вела, я у неё так ни разу и не была в гостях. Но она мне помогла. — Тут Брунхильда смеётся. — Ну, а как же, мы всё-таки родня.

Генерал сморит на неё и вздыхает сыто:

— Она тебе помогла, значит?

— Как никто, — заверила его Брунхильда. — Она меня и архиепископу представила и местным людям. Денег дала для начала… Дом мне первый сняла, пока Его Высокопреосвященство мне этот дом не жаловал.

— Жаловал? — Тут генерал решил уточнить. — Так он тебя не допустил сюда пожить, а жаловал?

— Жаловал, жаловал, — Брунхильда улыбалась счастливо, и поводя рукой вокруг говорила. — То всё моё. Отец Константин, это сакелларий дома Его Преосвященства, мне выдал бумагу, и местный нотариус, голова лиги нотариусов Ланна, мне ту бумагу заверил на той неделе: всё — отныне этот дом мой. Там, в бумаге, сказано, что жилище в полном моём распоряжении, я даже продать его могу…

— Как легко тебе иной раз живётся! — Волков и не нашёл, что ещё сказать по этому поводу. Он то думал, что графине и графу просто дали приют — живите, дескать, бесприютные. Теперь же ошеломлённый таким известием барон думал: «Это как же сильно поп из Ланна не любит герцога Ребенрее… Так сильно, что на зло тому, бывшей его фаворитке дома дарит? Или эта распутница старику самому голову вскружила?» Иная какая причина такого подарка барону в мыслях не являлась.

— Да уж легко, — говорит ему Брунхильда с укором. — Особенно легко становится, как вспомню, что негодяи моего сына убить хотели, как били нас железом, как из пистолей едва мне в лицо не палили, аж волосы пламенем жгло. — Она делает паузу. — Так что этот дом, мне Господь даровал не просто так.

Генерал с нею не спорит, он допивает кофе. И тут слуги, собрав последнюю посуду со стола, оставили