Да всякие дурные места, где селиться народ не хотел.

— А что староста тебе на это сказал? — Интересуется барон.

— Староста сказал — нечего, мол, нет лишней земли в центре, а я-то вижу, что она есть.

— И ты поверх головы старосты, решил меня уговаривать. — Волков не хотел влезать в дело Ёгана и качал головой. — Нет, нет… Ступай, решайте со старостой. Он лучше про то знает.

А дальше пришли мужики. Волков никогда не прогонял тех, кто приходит. Вообще старался быть добрым господином. Мужики не только кормили его, они ему ещё замок помогали строить по мере сил. Да и не только замок. На сей раз крестьян было полдюжины, и он подумал, что все они явились по одному делу:

— Храни вас Бог, честные люди. Пусть старший расскажет по какому делу вы пришли.

Но оказалось, что никакого общего дела у крестьян нет, все они пришли порознь и все просили, как раз того, чего барон не любил больше всего в своей сельской жизни, жаждали люди суда сеньора.

А судились люди за всё, за всякую бросовую мелочь. За украденные дрова. За украденную курицу, перья которой потом обнаружил её хозяин на дворе вора. Судились за неправильную межу между огородами. За то, что Ганс берёт ночью воду из колодца Петера. И при том всякий Ганс и всякий куриный вор, всегда, всегда отпирается до последнего. Ведь крестьяне его были люди необыкновенно упрямые. У Волкова от таких судилищ, от криков, от бабьих проклятий, а как же хорошая баба, отправит своем мужа судиться одного, от взаимных упрёков и угроз, в общем от всего этого, что могло тянуться полдня, почти всегда начинала болеть голова.

И вспоминая свои прошлые суды генерал сразу сказал пришедшим:

— Нет, господа хорошие, сегодня судить никого не буду. Тем более без коннетабля и старосты.

— Господин, так мы вас месяцами ждём, — говорил ему старейший из мужиков. Говорил с обидой в голосе. — То вы на войне, то вы у герцога, а справедливость то плачет. Уж рассудите, просим. А то мы вон откель шли. Почти от замка.

Но сейчас генералу уже устал, да и правильно рассудить без Сыча он не смог бы:

— Завтра я буду занят, а вот послезавтра, приходите с утра. Старосту с коннетаблем позовём и всё рассудим по чести.

Мужички были не очень дольны, конечно, но они знали, раз хозяин сказал, то уже от слов своих не отступит. Значит послезавтра. И они кланялись ему, и он им кивал с уважением.

— И слава Богу, что ушли, — говорит ему жена. — Дурной дух от них больно, а где же вы пропадали весь день, господин сердца моего, — и последние слова она говорит противно, въедливо, ещё и глядит с этаким прищуром, как будто что-то в нём разглядеть пытается.

Волков вздыхает устало:

— Говорю же вам, делами занимался.

— М-м… — баронесса так и продолжает сверлить его взглядом, да ещё с подозрением. — Весь вы в делах. И обедать не обедали, и домой вернулись обеда не просили, а ведь уже ужин скоро. Это видно от усталости, от дел бесконечныху вас аппетит пропал.

— Идите займитесь сборами! — Волков отворачивается от жены. И добавляет запальчиво: — Баронесса! Поутру, после завтрака, сразу в гости поедем, не успеете — так ждать не буду. Имейте ввиду.

И только эта угроза чуть остужает праведный пыл жены, и она, проклиная какую-то женщину в сотый, видно, уже раз, уходит.

Глава 30

До поместья Фезенклевер, в общем-то, было не так уж и далеко, через овраги и через ужасные заросли барбариса, езжай на запад от Эшбахта и приедешь, вот только прямой, хорошей дороги туда и не было. На коне доехать до соседа, задача не сложная, но вот на большой карете, которую безбожно мотало на кочках, совсем другое дело. И путь был нелёгок, по меткому выражению баронессы: «Господи, что же это за дорога… Словно сатана пытает, всю душу выматывает. Как бы завтрак не вывалить за окно».

Молодой Фома Леманн и опытный Кляйбер ехали впереди, фон Готт и Кропп рядом. Младшего Эшбахта оставили на попечение кормилицы и монахини. Двух старших пришлось генералу взять к себе в карету. Это кроме жены и её любимой служанки Ингрид. И естественно пожалеть о том. В карете было душно несмотря на то, что ещё утро и солнце невысоко. Да ещё и пыль. Рыжая пыль от глинистой земли, поднимаемая копытами коней, всё время залетала в карету. И братья опять начали рядиться. Ругались из-за всего, кто сядет к отцу — кто к матери. Кто будет сидеть у правого окна. Отцу пришлось пообещать молодому барону, что высадит его, если тот не успокоится.

— Ох, какая же духота. — Стонала Элеонора Августа. — Уж может через Мален было бы легче ехать? — Это она говорила не просто так, а мужу, чтобы поговорить с ним, а то что же он всё молчит, да молчит.

— Дольше, круг большой, — отвечает ей супруг нехотя. — К обеду не поспели бы.

* * *

Видно, его карету хозяин замка увидел издали, и со своим выездом выехал на встречу. То есть встречал генерала, как очень почётного гостя, обычно так вассал встречает сеньора, едущего в гости. Это удивило Волкова, тем более что барон фон Фезенклевер, слыл человеком не только спесивым, а даже и заносчивым. Человеком, который к своим благородным соседям относится высокомерно. А когда карета подъехала к замку, генерал и его супруга увидели несколько больших шатров на лужайке перед замком, и подготовку к пиршеству. Многие другие гости были уже на месте.

— Не смейте опозорить отца, — очень строго говорила баронесса, одёргивая одежду на сыновьях, и отряхивая с неё дорожную пыль. — Видите себя скромно, будете буйствовать, так я попрошу, чтобы господин фон Готт запер и держал вас в карете до конца обеда. Вы слышали меня? Ни драк, ни криков! — Она дёргает за куртку старшего. — Барон?

— Да, матушка, я вас слышал, — бурчит тот, а сам