Я уже открыл рот, чтобы ответить, когда в дальнем конце коридора раздалась характерная трель телефона. Резкий, требовательный звук врезался в тишину, разрушая даже ту хрупкую связь, что возникла между нами через закрытую дверь.

— Мне нужно ответить, — сказал я, хотя знал, что она не спрашивала.

Ответом была тишина.

Я вернулся в гостиную, где на лакированном столике стоял массивный телефонный аппарат кремового цвета.

— Слушаю, — произнёс я, подняв трубку.

— Сокол, — промурлыкал женский голос, от которого в животе что-то неприятно сжалось. — Надеюсь, не разбудила?

Алиса. Кто же ещё. Она произносила «Сокол» с каким-то особым придыханием, словно смакуя каждый слог. В её устах даже моё прозвище звучало фальшиво. Словно дешёвая подделка под аристократический акцент.

— Нет, я не спал, — ответил я, глядя в окно, где продолжал кружить снег. — Что-то случилось?

— О, непременно, — её смех был лёгким, звонким, отточенным годами практики. — Ты ведь не забыл про вечер? Отец будет представлять тебя главе судоходной компании. Это важно, милый. Для нас обоих.

Это «милый» повисло в воздухе, требуя реакции. Я промолчал, не поощряя, но и не обрывая. За последние месяцы я научился балансировать на этой тонкой грани — не поддаваться на заигрывания дочери Никонова, но и не отталкивать её резко. Алиса была частью сделки, которую я заключил. Негласной, но обязательной частью.

— Я помню, — сказал я. — Михаил сказал, ты прислала костюм?

— Да, это новый портной, из столицы, — в её голосе появились собственнические нотки. — Я выбрала тёмно-синий. Он подчеркнёт твои глаза. И ещё, — она сделала паузу, наверняка поправляя причёску или любуясь собой в зеркале, — я заказала тебе запонки. Серебряные, с ониксом. Они будут восхитительно сочетаться с моим колье.

Я посмотрел на часы. Почти пять. Скоро принесут костюм, затем придётся ехать на этот чёртов ужин. Ещё один вечер в компании напыщенных богачей, которые смотрят на меня как на диковинную зверюшку — экзотического питомца Никонова, способного разбить человеку лицо одним ударом или заставить его плясать голым, если хозяин прикажет.

— Буду готов к семи, — сказал я, заканчивая разговор.

— Жду с нетерпением, милый, — её голос снова стал мурлыкающим. — Ты не пожалеешь о сегодняшнем вечере, обещаю.

Я повесил трубку и несколько секунд смотрел на телефонный аппарат, словно тот мог укусить. Затем налил себе ещё виски, вернулся к окну и сделал большой глоток, чувствуя, как алкоголь притупляет нарастающую внутри тревогу.

Три месяца. Всего три месяца, а я уже не узнаю себя в зеркале.

Оглядываясь назад, я понимаю, что настоящее превращение началось с торговца оружием — Семёнова.

После случая с Волковым и Шакалом прошло всего две недели. Тогда я наивно полагал, что самое страшное позади — документы подписаны, деньги получены, первое задание для Никонова выполнено. Теперь можно выдохнуть.

Как же я ошибался.

Никонов просто дал мне время освоиться в новой роли, словно хищник, терпеливо выжидающий, когда жертва расслабится. А затем вызвал к себе — в тот самый кабинет с массивным дубовым столом, над которым возвышался глобус с подсвеченными изнутри континентами.

— Присаживайся, Сокол, — Никонов указал на кожаное кресло напротив. — У меня для тебя есть новое дело.

Он достал из ящика стола папку — плотную, картонную, с тесёмками. Открыл её и разложил передо мной фотографии. Чёрно-белые, зернистые, явно сделанные скрытой камерой. На них был мужчина средних лет, неприметной внешности, в простом сером костюме.

— Виктор Семёнов, — произнёс Никонов, постукивая пальцем по фотографии. — Владелец сети складов на восточной окраине. Формально его бизнес легален — хранение и распределение промышленных товаров. Но на деле…

Он выдержал паузу, изучая моё лицо.

— На деле Семёнов поставляет оружие для Сопротивления. Винтовки, пистолеты, взрывчатка — всё, что может пригодиться тем, кто хочет свергнуть нынешнюю власть. — Никонов откинулся в кресле. — Я бы мог просто сдать его Серым, но… его склады слишком ценны. Мне нужен этот бизнес. Целиком и полностью.

Я пролистал фотографии. Семёнов у своей машины. Семёнов на складе. Семёнов с какими-то людьми, передающий им небольшой свёрток.

— И при чём тут я? — спросил я, хотя прекрасно понимал ответ.

— Мне нужно, чтобы он подписал документы о передаче мне всего бизнеса, — Никонов достал из ящика другую папку, с печатями и подписями. — Добровольно, без принуждения. Чтобы комар носа не подточил. Я предлагал ему деньги — он отказался. Предлагал защиту — отказался. — Он развёл руками. — Теперь твоя очередь. Предложи ему то, от чего он не сможет отказаться.

Я пролистал несколько страниц договора, вчитываясь в мелкий машинописный текст с пробелами для подписей. Все было оформлено безупречно — не подкопаешься.

— А почему бы просто не пригрозить сдать его Серым? — спросил я, поднимая глаза на Никонова. — Если он действительно связан с Сопротивлением, одного намёка будет достаточно.

Никонов сложил пальцы домиком и несколько секунд изучал меня с нечитаемым выражением лица. Затем сухо усмехнулся:

— Очевидное решение, не правда ли? — он покачал головой. — Но неверное. Во-первых, у Семёнова налажены собственные каналы с некоторыми коррумпированными чиновниками. Одного доноса может быть недостаточно, если он успеет договориться с нужными людьми.

Никонов встал и подошёл к окну, заложив руки за спину.

— Во-вторых, как он отреагирует на угрозу? Подпишет и сбежит? А может атакует моих людей, решив, что терять уже нечего? Предупредит своих друзей из Сопротивления, и они решат избавиться от потенциальной угрозы — то есть от меня? — он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. — Слишком много переменных, слишком сложно просчитать все варианты.

Я кивнул, понимая логику. Это было даже не сколько деловое решение, сколько шахматный расчёт на много ходов вперёд.

— И наконец, — Никонов вернулся к столу, — я хочу получить его бизнес, а не смотреть, как он переходит кому-то из приближенных Императора. Если вмешаются Серые, они не просто арестуют Семёнова — они конфискуют все активы. А дальше… — он сделал выразительную паузу, — эти лакомые куски распределяются между теми, у кого достаточно связей в столице. А я, знаешь ли, не в самых лучших отношениях с нынешней властью. — Он